– Напасть на тебя, – поправила я. – Ты обрек их близких на беспокойную вечность, не я.

– Если Король плоти и костей появился в этом краю после двухсотлетнего отсутствия, скажи, Ада, чего может стоить женщина, которую он держит на руках? И если люди отберут эту женщину – на что согласится Король, чтобы ее вернуть? – Я размышляла над его вопросом, кусая губы, но насквозь прокусила кожу лишь после того, как он добавил: – С того момента, как мы покинули Бледный двор, на тебя охотятся, Ада.

Волна страха накрыла меня, желудок скрутило судорогой, к горлу подкатила тошнота.

– Потому ты и взял меня с собой? Чтобы надеть еще одни кандалы в тот момент, когда я пойму, что даже побег не принесет мне свободы?

Ублюдок похлопал меня по бедру, словно вознаграждая способного ученика за усвоенный урок. Сейчас все священники обращаются к народу, призывая захватить Еноша. Зачем первосвященнику Декалону бог, скачущий по его землям, подрывая его власть и авторитет? Едва весть о появлении Еноша разнесется, над нами нависнет опасность… над нами обоими.

И нигде нам не обрести спасения, кроме как на Бледном дворе.

Осознание впиталось в меня.

Впиталось и загноилось.

Я сморгнула бесполезные слезы. Они не выпрямят мои вывернутые ноги и не помогут мне забыть, что Енош обманул меня.

– Ее ты тоже запер от мира?

– Ньяла приходила и уходила, когда ей заблагорассудится, пока коварные смертные не похитили ее у меня в своей нескончаемой погоне за властью. – Он поцеловал меня в макушку. – А ты останешься со мной навечно.

«Я украла кое-что у хозяина».

Пальцы мои онемели, так что я торопливо погладила лошадиную гриву.

– Так поэтому ты приговорил Орли прислуживать тебе? Это ведь она?..

– Нет, но это случилось из-за ее недосмотра; иначе она украсила бы мой трон, как те, кто в ответе за смерть Ньялы.

За ее смерть.

Чем больше я узнавала обо всем этом, тем больше запутывалась, в основном потому, что каждый рассказывал свою версию событий. Как там говорила Орли? Мол, смертные боятся того, чего не понимают, и мне не захотелось бы проводить целую вечность в страхе. Кто же это существо, держащее меня в плену?

Бессовестный бог?

Мужчина, затаивший обиду?

Следующие слова он произнес спокойно, но резко:

– Запомни, маленькая, у тебя нет здесь больше друзей. Весть о женщине, скачущей со мной верхом, делящей со мной трапезы и постель, разнесется стремительно. Подлые, коварные людишки пойдут на многое, чтобы заставить меня снять это… проклятье, как вы его называете, в том числе и постараются украсть тебя, чтобы использовать как приманку.

Приманку.

Во рту у меня пересохло.

Похоже, я действительно обречена, да?

Голос меня не слушался, и я тоненько просипела:

– А на что пойдешь ты, чтобы вернуть меня?

Стою ли я вообще хоть чего-то, хоть где-то, хоть для кого-то?

Он не ответил, только прищелкнул языком. Лошадь скакала галопом, копыта стучали так громко, что я почти не замечала оглушительного рева крови в ушах.

«Не шлюха ты, а навеки – моя женщина».

Эти слова что-то значили для меня – тогда, когда он их произнес, хотя бы потому, что вернули мне каплю достоинства.

А его молчание снова лишило меня всего.

Глава 11

Енош

– Почему ты отказалась пообещать мне не убегать?

Раздавшийся после долгих часов молчания вопрос настолько поразил мою женщину, что она так резко выпрямилась, что зашипела от боли в затекших мышцах.

– Ложь – это грех, а грехов я за последний месяц наделала достаточно.

– Но если бы ты пообещала, я бы не вывернул тебе ноги, маленькая. И ты, возможно, сумела бы убежать.

Да, хотя и недалеко.

Она поерзала, разминаясь. Часы, проведенные на лошади, брали свое, но она ни разу не всхлипнула, не пожаловалась, будто сама возможность побыть вне Бледного двора стоила любой боли.

Ноги ее покачивались, когда их стегали длинные травы, легкие расширялись всякий раз, когда мы проносились мимо благоухающих цветов, и нежная улыбка трогала губы, ласкаемые легким ветерком. Когда ее смертное тело было таким легким, таким теплым, таким живым в моих руках?

Никогда.

Возможно, Орли права. Я могу запереть ее среди костей в моем королевстве, тихом и холодном, как сама смерть. Не всегда оно было таким. Когда-то винтовые лестницы украшали затейливые орнаменты, на мостах высились статуи животных такой тонкой работы, что можно было разглядеть все прожилки на их белоснежных телах, комнаты изобиловали изящной мебелью… Ох, теперь Бледный двор – всего лишь тень собственного былого величия.

Потому что я сделал его таким.

Я поклялся никогда больше не принимать человеческие кости – и посмотрите, к чему это привело. Цепь моей женщины так коротка, что большая часть возвышения для моего трона так и стоит пустой. А другая, расписанная часть, смотрится просто отлично – с этими ее лозами и розами, теряющими нежные лепестки…

– Ты бы все равно мне не поверил, – сказала она некоторое время спустя. – Если уж мне приходится быть шлюхой, так, по крайней мере, я хочу быть честной шлюхой.

– Что-то не помню, чтобы я когда-нибудь платил тебе. – Она снова поежилась, на сей раз от стыда и чувства вины, причины которой я так и не смог понять. – Зачем так переживать из-за какого-то слова?

Она пожала плечами и перевела взгляд на вертящееся в ручье водяное колесо и рассекающие воздух крылья мельницы.

– Мужчина волен развестись со своей женой после трех лет ее бесплодия. Он может даже продать ее в публичный дом. Но Джон этого не сделал.

Я чуть передвинулся и поймал ее подбородок, заставляя взглянуть на меня:

– Бесплодия?

– Я не подарила ему сына, а ведь именно в этом состоит предназначение женщины. – Ее голос был странно тонок: обычно она язвила или огрызалась. – Хуже того, именно я отправила его за колючим мхом. Понимаешь, лекари говорят, что этот мох лечит бесплодное чрево. Ну вот, он полез на скалу у водопада, где растет этот мох, упал, ударился головой и умер. Это моя вина.

Ее вина?

Ох, моя маленькая наивная смертная. Ее чрево вовсе не проклято и не бесплодно. Возможно, это единственное, что я бы исправил, вне зависимости от того, как меня восхищают ее несовершенства, и она выносила бы моего ребенка, который скрасил бы вечность жизнью и смехом. Подарила бы мне смысл жизни человека, избавив от неблагодарной доли бога.

Но – младенец в таком безжизненном месте?

Это было бы… затруднительно.

– Потому