погладили мой живот, словно он хотел убедиться, что я все еще здесь, погладили, наполняя мое тело…

Да ничем не наполняя.

Никаких мурашек.

Никакого удовольствия.

Получается, я все-таки не сходила с ума.

А означать это может только одно…

– Ты не можешь управлять моей плотью здесь, снаружи, верно?

– Я управляю лишь плотью мертвых, разбросанных по этой земле. – Голос его стал резче, словно признание далось ему нелегко. – Не заблуждайся, маленькая моя, в моем распоряжении сколько угодно костей, чтобы позаботиться о том, чтобы ты оставалась при мне.

Можно подумать, ему понадобятся столь радикальные меры.

– Ты сломал мне ноги.

– Вывернул, – с раздраженным вздохом поправил он. – Необходимая предосторожность, поскольку даже боги не всемогущи. Живые коварны, земли, по которым мы скачем, опасны, судя по тому немногому, что ты рассказала мне. Я не могу одновременно выполнить требования моего брата, не дать тебе улизнуть и избежать опасности.

– Опасности? Ты же не можешь умереть.

– Нет, но ты-то можешь.

– О мой бог, мы что, скачем на битву?

Он пришпорил пятками лошадь, так что та понеслась с немыслимой скоростью, и я едва не потеряла равновесие, но Енош быстро прижал меня к себе, спасая от падения.

– Смертные – упрямые, непокорные создания.

– Ну да, для бога, который покинул их.

Я ощутила спиной вибрацию его смешка, но в этом смехе не было веселья.

– Полагаешь, смертные впервые восстали против бога? Живые преследуют меня с начала времен, они катятся, как волны морские, такие предсказуемые в своих приливах и отливах – от поклонения к сомнениям в моей божественности.

Желудок мой сжался, а мысли вернулись к тому, что рассказала Орли. Неужто такова жизнь бога? Преследования и плен, потрошение и гибель в огне?

– Почему?

– Потому что мне нужны плоть и кости, чтобы поддерживать Бледный двор. То, что смертные не всегда готовы отдать добровольно. Чем выше их положение, тем сильнее они дорожат костями своих родичей, как будто мне не все равно, пить из барона или из нищего.

Ну, я бы тоже не хотела, чтобы папа обернулся мостом.

– Но мертвые все равно идут к Бледному двору при полной луне.

– Только потому, что я запретил им гнить в земле. Я не контролирую их. Естественно, что мертвецов тянет ко мне, ведь я их хозяин.

– А правда, что трупы когда-то сжигали?

– Вот единственное проклятие, которое я наложил на эти земли. – Он кивнул, и его губы превратились в тонкую полоску: гримаса настолько человеческая, что выглядела она совершенно неуместной на лице бога. – Есть много смертей, которыми я не могу умереть, моя маленькая, но полыхать в огне в течение двух недель было самой худшей попыткой убить меня. С того дня запах пепла преследует меня, будто моя кожа, даже обновившись, все же сохранила его.

Волоски на моих руках встали дыбом: я вспомнила о ведьме, которую священники сожгли прошлой зимой. Ее пронзительные вопли навеки впечатались в мою память. Несколько дней Хемдэйл смердел паленым волосом и горькой гарью. Представить Еноша, кричащего вот так… Две недели…

Желчь подкатила к горлу.

– Прости. – Я этого не хотела. Извинение само собой сорвалось с моих губ. – Почему лорд Тарнем пленил тебя? Ты хотел заполучить кости его жены или что-нибудь в этом роде?

Спиной я ощутила, как он глубоко вздохнул.

– Он разыскал меня почти два века назад. Попросил поднять для него армию мертвых, чтобы он смог разгромить орду варваров, вторгшихся в его земли. Боги не должны вмешиваться в дела людей, но… то, что он предложил мне взамен…

Я все-таки обернулась и посмотрела на него:

– А что он предложил?

– Свою дочь Ньялу. – Еще один кусочек головоломки, которую я пыталась сложить, встал на место, и дело было не только в имени, но в той боли, которая прозвучала в его охрипшем вдруг голосе. – Она должна была стать моей спутницей – навеки.

Что-то больно кольнуло меня где-то под ребрами – и еще раз, когда я увидела внезапно посеревшее лицо бога.

– Ты любил ее?

Лицо его ожесточилось, брови грозно изогнулись.

– Твой вопрос говорит о том, что ты считаешь меня способным любить, маленькая.

Нет, сперва я так не думала, но чем больше смотрела на него, тем сильней становились мои сомненья. В его глазах горела не только самоуверенность, нет, под безупречной маской хладнокровной жестокости тлели искры страдания.

И сейчас маска пошла трещинами.

Тонкие трещины, точно вены, рассекли привычную надменность, божественное превосходство. Осмелюсь ли я выяснять, что там, под маской? Если он любил ее, тогда зачем же убил? Возможно, Ярин сказал это, чтобы заморочить мне голову?

Когда в висках заломило от сотен предположений и догадок, я вновь перевела взгляд на дорогу.

– Орли как-то сказала мне, что ты любишь и вожделеешь, как любой смертный.

– Любовь – болезненное проклятье, – ответил он. – Теперь я лишь вожделею, гася похоть в узких дырочках моего маленького сокровища.

Я поморщилась.

Что же это, благословение… или проклятье?

Не хочу я быть объектом его вожделения.

И вот уж совсем не мечтаю о его любви.

– А она любила тебя?

Пальцы его руки, лежащей на моем бедре, сжались в кулак.

– Попробуй угадать. Жажду услышать твое мнение по этому вопросу. Могла ли женщина любить такого жестокого ублюдка?

От его взгляда пробирала дрожь, его щеки были идеально гладкими, без намека на щетину, сочные губы мягко изгибались, точеное лицо обрамляли угольно-черные пряди. Енош, несомненно, обладал великолепной внешностью. И внешность эта была идеальным капканом для ловли глупых сердец молоденьких наивных девочек.

То, как он целовал меня, как расчесывал пальцами мои волосы, как читал мне книги, слишком сложные для меня самой… Да, он бывал мягок – когда не отвлекался на то, чтобы переломать мне ноги. Если Ньяла видела нечто большее, если была не игрушкой, а настоящей спутницей, могла ли она полюбить его?

Я задумчиво кивнула:

– Думаю, что могла бы.

Его стиснутые челюсти дрогнули, но хитрая самодовольная ухмылка тут же скрыла волнение:

– Считаешь меня достойным любви?

– Нет, – ответила я, и ухмылка сползла с его губ, как черная патока. – Вот лет двести назад, до того, как ты отвернулся от своего долга, – возможно.

Солнце скрылось за облаками, и пугающие тени легли на его лицо, но он ничего не сказал в ответ.

И только когда Енош придержал коня на опушке густой чащи, я спросила:

– Почему мы останавливаемся?

– В этом лесу мало костей. Нам придется объехать его. Нужно идти по следу из мертвых, чтобы я мог призвать их, если смертные окажутся настолько глупы, чтобы попытаться напасть