являлись психопатология и полное психическое здоровье. Психоаналитики утверждали, что каждому человеку свойственна та или иная степень ментальной дисфункции.

Сам Фрейд признавал общие закономерности дисфункционального поведения: истерию, одержимость, фобии, тревожность, депрессию. Но он считал, что все они являются переменчивыми проявлениями неврозов, которые вырастают из душевных переживаний, возникающих на определенных стадиях развития. К примеру, психоаналитик мог бы связать панические атаки Эбигейл Аберкромби с тем, что она выросла в семье строгих лютеран, решила рано покинуть отчий дом и выбрала карьеру, а не замужество и не рождение детей.

Диагноз по Крепелину звучал бы так: Эбби страдала тревожным расстройством, поскольку у нее наблюдались такие симптомы, как сильный страх и дискомфорт, учащение сердцебиения, потоотделение и головокружение (все это проявлялось регулярно). (Диагностические методы Вильгельма Райха привели к другому выводу. Он заявлял, что физические «заторы» в организме Эбби препятствуют свободному перемещению оргонной энергии, что и приводит к тревоге.) Все эти объяснения совершенно не похожи друг на друга.

Фрейдисты считали, что чрезмерное внимание к специфическим симптомам может отвлечь специалиста от истинной природы расстройства. Роль психоаналитика заключалась в том, чтобы выйти за рамки простого поведения (симптоматического или иного) и раскрыть глубинную эмоциональную динамику вместе с историей жизни пациента. Учитывая это серьезное расхождение в базовом понимании ментальных заболеваний, заложенное в системах Фрейда и Крепелина, вы вряд ли удивитесь тому, что последний открыто глумился над психоанализом:

Повсюду мы встречаем характерные черты фрейдистского исследования, представление произвольных предположений и домыслов в виде заверенных фактов, которые без всяких колебаний используются для строительства новых воздушных замков. Они взмывают вверх все выше и выше. Также мы видим тенденцию к чрезмерному обобщению на базе одного лишь наблюдения. Я привык основывать выводы на твердых доказательствах, полученных опытным путем. Будучи простым приверженцем естественных наук, я на каждом шагу спотыкаюсь о возражения, неуверенность и сомнения, в то время как учеников Фрейда не останавливает ничто: воздушные замки воображения несут их вперед.

Практики каждой школы психоанализа имели собственные категории и определения конфликтов в бессознательном, что еще больше усложняло ситуацию. Строгие фрейдисты отводили центральное место сексуальным конфликтам.

Последователи Адлера полагали, что главный источник конфликтов – агрессия. Школа эгопсихологии объединила два подхода и сосредоточилась на сексуальном и агрессивном импульсе. В то же время юнгианцы считали, что причиной является столкновение архетипов в бессознательном человека.

Другие психоаналитики придумывали собственные диагнозы на пустом месте. Так, австрийка Хелен Дойч, уехавшая жить в эмиграцию, создала концепцию «как будто» личности. Она предлагала использовать ее для описания людей, «которые кажутся достаточно нормальными, потому что заменили реальные связи на псевдоэмоциональные контакты». По ее мнению, такие индивиды ведут себя так, как будто у них действительно есть чувства к окружающим и отношения с ними, хотя на самом деле все это лишь поверхностно. Пол Хох и Филипп Полатин предложили идею «псевдоневротической шизофрении» для описания людей, чья эмоциональная привязанность в отношениях была слишком слабой (или, напротив, слишком сильной). Неприятно думать о том, что пациентов с диагнозом «псевдоневротическая шизофрения» когда-то направляли в клинику психохирургии при Колумбийском университете, где работал Хох.

Фрейд внес свой вклад и в историю психических патологий. Среди его «творений» – «анально-ретентивное расстройство личности». Люди с таким диагнозом отличаются стремлением к порядку, скупостью и упрямством. У тех, кто в большом количестве употреблял еду, алкоголь или наркотики, Фрейд определял орально-пассивный тип личности. Он считал, что таких пациентов в младенчестве недостаточно кормили грудью. Среди других охарактеризованных им невротических конфликтов были следующие: эдипов комплекс (мужчина бессознательно желает убить своего отца и заняться сексом с матерью), комплекс Электры (женщина бессознательно желает убить свою мать и заняться сексом с отцом), страх кастрации (мальчик боится потерять пенис в наказание за свое сексуальное влечение к матери) и зависть к пенису (женщина бессознательно жаждет власти и статуса, которые дает пенис).

Самым печально известным диагнозом, который ставили психиатры, была, несомненно, «гомосексуальность». В эпоху, когда общество считало ее аморальной и противозаконной, психиатрия добавляла в этот ряд ярлык «ментальное расстройство». Как ни парадоксально, сам Фрейд не считал гомосексуальность психическим заболеванием и поддерживал знакомых-геев в письмах и при личном общении. Но в период с 1940-х по 1970-е годы психоаналитики смотрели на ситуацию следующим образом: по их мнению, гомосексуальность развивалась в первые два года жизни из-за контролирующей матери, которая не позволяла сыну разлучаться с ней, и из-за слабого или отвергающего отца, который не служил ребенку примером для подражания и не поддерживал его попытки сбежать от матери.

Это необоснованное и чрезвычайно разрушительное приписывание бессознательных конфликтов геям иллюстрирует значительную подверженность ошибкам и возможность неправильного использования психоаналитического подхода к диагностике. В отсутствие строгой научной методологии доктора проецировали собственные ценности и взгляды на психическую жизнь своих пациентов. В начале Второй мировой войны каждый психоаналитик цеплялся за свои представления о том, что такое ментальный конфликт и как его идентифицировать. Система Крепелина навела порядок в европейской классификации ментальных расстройств, а в диагностике у американских коллег все еще царил хаос.

Но на помощь психиатрам пришли военные.

Солдаты с психозом

Когда американские военные начали вербовать солдат для участия во Второй мировой войне, они столкнулись с серьезной проблемой. Каждого призывника оценивал военный врач, который определял, пригоден ли молодой человек к службе. Чиновники ожидали, что процент отказов по медицинским показаниям будет одинаковым во всех штатах, но когда они проанализировали фактические данные по всей стране, то с удивлением обнаружили, что цифры заметно различаются.

В призывном совете в Уичито было зафиксировано 20 процентов отказов, в то время как в Балтиморе могли отклонить 60 процентов претендентов. Внимательнее изучив проблему, военные заметили, что столь разные показатели были связаны не с физическим состоянием призывников (скажем, с плоскостопием или шумами в сердце), а с психическим.

В армии не учли последствий применения современных методов диагностики для оценки ментального состояния призывников. Если доктор заключал, что призывник не годен к службе, ему нужно было указать конкретный диагноз, дающий основания для такого решения. Но психиатры, которые придерживались идей Фрейда, не привыкли ставить четкие диагнозы. Каждый из них использовал собственную систему интерпретации скрытых конфликтов и неврозов. Даже те, кто не поддерживал теорию психоанализа, не могли опереться на внятную диагностическую систему, чтобы обосновать отказы. Многие из них полагались на «Стандарт» – руководство, разработанное для сбора статистических данных о пациентах, находящихся в специализированных учреждениях. Но оно не предназначалось для диагностики ментальных заболеваний, которые могут быть обнаружены у представителей более широких слоев населения, и тем более для оценки способности потенциальных солдат достойно проявить себя