Но этого не может быть!

Тот, кто кувыркнулся вчера назад, едва не расколов себе череп, сегодня сидел передо мной как ни в чем не бывало и с прежней любознательностью рассматривал то, что его окружает.

К этому времени я уже ознакомился с заключением невролога о его состоянии. Все у парня было в порядке, лишь небольшая гематома на затылке. Можно было продолжать экспертизу.

– Илья Николаевич, вы рассматриваете меня так, словно вернулись из трехнедельного отпуска. А мы с вами встречались вчера.

– Скажи, Константин, – не удержался я от желания закинуть удочку в его хирургическое прошлое. – Ты вида крови боишься?

– Нисколько, – почти не задумываясь, ответил он. – Могу даже рисовать ею на обоях. Когда-то в детстве случались носовые кровотечения…

– А скальпель ты обычно как держишь? – перебил я его. – Покажи.

– Никак не держу, – удивленно мотнул он головой. – Мне это без надобности. Макар Афанасьевич спец в этом. Наверное, и писать скальпелем сможет, если понадобится. А я – что я, простой медбрат.

Я поймал себя на мысли, что, задавая Лекарю очередной вопрос, я не сомневаюсь, что он ответит. И где-то глубоко-глубоко внутри нет-нет да и шевельнется этакий червячок бесполезности, ненужности этих самых вопросов.

Приучил меня Лекарь к тому, что врасплох его не застать. По крайней мере, пока еще не удавалось. Неужели так и будет продолжаться?

– В какой позе ты обычно засыпаешь? На боку? На спине? На животе?

– Стоя, как цапля на болоте, – на полном серьезе выдал он. – Здесь у меня настолько неудобная кровать, что спрашивать, в какой позе я засыпаю, – издевательство. Лучше скажите, у вас бывает так, что вашим телом вдруг начинаете управлять не вы, а кто-то другой?

– Это ты к тому, что, скажем, я не хочу брать молоток, замахиваться и ударять по черепу, а кто-то извне моими руками делает это за меня?

– Вы можете хоть ненадолго отвлечься от нашего сердечно-сосудистого центра и убитой омоновцем Федорчук? – раздраженно, словно ему надо было что-то срочно упаковать, а полиэтиленовый пакет все никак не «расклеивался», процедил он. – Я это к тому, что к вашему мозгу, как к компьютеру, подключается другой мозг, отключая на время вашу голову. Вы все видите, слышите, но не можете ничего поделать, так как конечности вам не подчиняются.

– Может, и твой речевой аппарат в этот момент тебе не подчиняется, и ты говоришь совсем не то, что хочешь?

– Именно! Кто-то руководит тобой извне. Вот как сейчас.

Его левая рука внезапно дернулась в мою сторону, он схватил ее правой рукой, левая начала вырываться. Я подумал, что, если бы не наручники, у него получилось бы не хуже, чем в цирке у клоунов-аниматоров экстра-класса.

Понаблюдав несколько секунд за представлением, я предложил:

– Может, воткнем транквилизатор? – Увидев, как он замер в той позе, в которой его застало мое предложение, я развил мысль. – Заодно и посмотрим, действительно извне руководят или все же откуда-то изнутри.

– Зачем вы так? – обиделся он, опуская руки.

– Рассказывать – рассказывай, а наглядно демонстрировать-то зачем?

– Это иллюстрации к рассказу, – пояснил он, будто педагог со стажем. – Чтобы лучше усваивался материал.

– Когда с тобой это произошло? Ну, чтобы кто-то извне к тебе подключился, и ты ничего не смог поделать.

– Несколько лет назад, – признался он и как-то сдулся подобно воздушному шарику. – У вас в жизни есть человек, который вас боготворит, не может без вас жить, готов пожертвовать ради вас чем угодно? Есть?

– Не всем же везет так, как тебе, – с иронией заметил я.

– Да, мне редко везло в жизни, но здесь повезло. Представьте идиллию: только вы и она. И никого больше в целом свете. Несколько абсолютно беззаботных дней на вершине блаженства.

– Представляю, – сладко потянулся я в кресле. – Что это: Сейшелы? Гоа? Бали? Может, Крымское побережье?

– Неважно, это средняя полоса, – замял он попытку уточнить координаты случившегося. – В любую идиллию рано или поздно врывается реальность. Приходится сворачиваться и куда-то ехать. И вот бежит этот человек впереди тебя, ты любуешься ее фигуркой, рядом набирает обороты поезд. Надо успеть вскочить на подножку, стучат колеса.

– Представить сложно, но постараюсь, – я изобразил попытку сосредоточиться на услышанном.

– И вдруг к твоему мозгу кто-то подключается извне, – в его глазах в этот миг я разглядел что-то сродни злорадству. – Но руководит не руками или головой, а твоими ногами. Руки твои, а ноги – чужие. И в самый неподходящий момент ты делаешь подножку человеку, который бежит впереди тебя. И не хочешь, а делаешь!

Признаюсь, меня передернуло от нехорошего предчувствия. Зная, что все рассказанные Лекарем истории по-хорошему не заканчиваются, я попытался представить финал.

– Как назло, – всхлипывая, продолжал он, – она долей секунды раньше ухватилась за поручень и… повисла на нем. Ее мгновенно затянуло под колеса. Голени лежали по ту сторону рельса, все остальное с культями – по эту. И кровь… Кровь! По ту и по эту сторону. Много крови. Спрашиваете, боюсь ли я вида крови? Вам бы увидеть все это!

С каким бы удовольствием я схватил кресло, на котором сидел в эту секунду, и обрушил на его голову! Надо же, подключился кто-то к нему! Он – овечка, подвернувшая копытце! Ах, не виноват я, это все они, иностранные шпионы! Не судите меня строго, я жертва обстоятельств!

По его одутловатым щекам текли слезы, но я почему-то не верил в искренность его переживаний. После рассказанного начал ненавидеть его еще больше.

Доктор, а разве у тебя десять лет назад было не то же самое? Ты мог подключить к спасению дочери отличных хирургов, мог вызвать кого угодно, но кто-то за тебя решил, что этому неопытному юнцу можно доверять. Подключился кто-то извне и парализовал твои чувства, притупил чувство опасности. И – нет у тебя больше дочери, нет!

Так что напрасно ты дистанцируешься от него. Совершенно напрасно. Вы – одного поля ягоды, как ни крути.

…И опять я после беседы долго не мог прийти в себя. Курил, ходил по ординаторской из угла в угол. Он больше не проронил ни слова, ушел в себя до следующей беседы, как я ни пытался до него достучаться.

Выбил меня из колеи, раскачал, как маятник, и – в кусты.

Словно почувствовав, что мне надо срочно переключиться, в кармане запиликал сотовый.

– Илья Николаевич, добрый день, – в трубке рокотал знакомый баритон майора Одинцова. – Как там наш пациент?

– Продолжает удивлять и меня, и… нашу профессуру, товарищ майор, – с трудом подбирая слова, доложил я. – Если у вас есть время, хотелось бы побеседовать.