еще, Ника, ты давно не приходила ко мне. Почему?

— Куда не приходила? — Я совершенно растерялась. Как я могу придти к ней, когда я здесь, а она ТАМ?

— Как куда, на кладбище конечно. Цветы уже завяли, это некрасиво. Мне стыдно перед другими. Вон, к Анечке мама каждый день приходит, а я, точно сирота круглая, даже сухие розы убрать некому! — В Ларином голосе отчетливо сквозило раздражение. — Раньше ты тоже каждый день приходила. Потом через день. Потом раз в неделю, а теперь, значит, еще реже будешь?

— Лара, извини, я завтра же… Я… Я не думала, что ты меня видишь, мне так хотелось… раньше… поговорить с тобой. Я говорила, а ты не отвечала! — Говорила, часами говорила, обращаясь к фотографии на памятнике, а фотография в ответ молчала. Почему она не отвечала тогда, когда мне больше всего в жизни нужна была поддержка? Когда я училась жить самостоятельно? Когда осталась без денег, пошла работать на рынок — цветами торговала, месяц мерзла, а хозяин отказался выплатить зарплату пока не пересплю с ним. Я целые сутки проплакала от жалости к себе самой, на следующий же день в больницу слегла с воспалением легких. Хозяин, правда, испугался и деньги принес, но все равно было обидно и противно. После рынка были подъезды, и кафе с вечно пьяными посетителями, зато там платили неплохо, а Пашка, наш охранник, присматривал, чтобы ко мне не приставали. Не из жалости или благородства — ему самому хотелось переспать со мной. Где была Лара, которой я рассказывала все это? Почему не пришла, хотя бы во сне, почему не утешила? Или больница, где я очутилась после неудачной попытки самоубийства. Второй, между прочим. Почему она не появилась тогда?

— Прости, Ника, я не могла. — Она точно мысли мои читала. Впрочем, оттуда, наверное, все видно. — Я была в другом месте… Там… В общем, мне не хотелось бы, чтобы ты туда попала. Не надо завтра на кладбище ехать. Я приготовила для тебя подарок…

— Какой?

Лара никогда раньше не дарила мне подарков, ни на день рожденья, ни на Новый год. Она просто появлялась и праздник становился праздником.

— Узнаешь. Но чуть позже. А завтра ты должна поговорить с Тимуром.

— О чем?

— Ни о чем, просто поговорить, ведь люди любят говорить ни о чем. Я люблю тебя, Ника, жаль, что поздно это поняла.

— Почему поздно?

Но Лара отключилась, трубка возмущенно гудела, требуя водворить ее на место.

Поговори, сказала она, просто поговори, ни о чем. Ни о чем болтают с друзьями, со знакомыми, с парикмахером или маникюршей, в конце концов, а Тимур кто? Враг, который перестал быть врагом. Друг? Если мы и подружимся, то нескоро, сомневаюсь, что такое вообще возможно. Я считала, да и в глубине души продолжаю считать его убийцей — не просто избавится от идеи, в которую верила, которой жила шесть лет; он же шесть лет провел за решеткой, потому что я солгала. Так какая дружба, какие разговоры? Да стоит мне рот открыть, и вылечу отсюда с космической скоростью.

Ужин я готовила на автомате, голова, забитая мыслями, гудела, но гудение это не приводило ни к чему хорошему. Впрочем, от этой жизни я давно уже ничего хорошего и не ждала. Ларину картину — вчера забыла забрать с собой — прислонила к стене, после разговора мне было неприятно видеть ее. Черное и желтое — агрессивно, словно гадюка на полотне свернулась.

А возвращения Тимура я так и не дождалась — заснула.

Тимур

Утро началось рано — позвонил один из вчерашних "нужных" людей с интересным предложением. Пришлось в срочном порядке срываться и нестись на другой конец города, тут уж не до разговора с Никой, тут одеться бы успеть. Ладно, будет вечер, будет время, будет и разговор.

— Сделаем вид, что я тебе поверил. — Сущность и та по раннему времени зевала.

— Да ладно тебе. — Огрызнулся Тимур, не хватало еще, чтобы оно ему диктовало, что и как делать. — Вернусь и все улажу.

— Посмотрим.

— Посмотрим.

Приснопамятный разговор все-таки состоялся. Ничего для себя нового Тимур не выяснил, Ника, уставившись зелеными глазищами прямо в душу, упрямо твердила, что ей нужно жить именно здесь, а почему и для чего нужно, не понятно. Похоже, она и сама не знала. Странное дело: на наркоманку она не похожа.

— А Лара похожа была? — в последнее время Сущность оживилось.

— Ты меня до гроба попрекать станешь?

— Нет, если ты раньше ума наберешься.

— Если не наберусь?

— Тогда до гроба.

С Сущностью все понятно, у нее роль такая — скептицизмом и рационализмом душить прекрасные порывы. А все равно Ника на наркоманку не похожа. И на сумасшедшую тоже. Хотя, говорят, что безумие бывает разное, иногда и врач не сразу определит, что у пациента крыша поехала. Однако, для психоза у нее слишком все конкретно, квартира, срок, только объяснения нет.

— То есть, ты хочешь жить здесь в течение полугода?

Она кивнула, соглашаясь. Сумасшедшая, нет, определенно сумасшешая, нормальным людям подобные идеи в голову не приходят.

— И я должен согласиться?

Она снова кивнула. Зеленые глаза смотрели со страхом и обреченностью.

— И почему?

— Я заплачу́.

Скорее уж запла́чет. Женщины всегда прячутся за слезы, когда хотят чего-то добиться от мужчины. Слезы — средство испытанное, но не на сей раз. Тимур не настолько выжил из ума, чтобы позволить ей жить в квартире. Это то же самое, что строить дом на неразорвавшейся противотанковой мине, в любой момент бабахнет так, что костей не соберешь.

— Правильно, гони ее, пока не поздно. — Сущность к женщинам относилась с подозрением и постоянно попрекала Ларой.

— Тебе ведь нужны деньги. У тебя нет. — Ника шмыгнула носом. Господи, такое чувство, что она только и делает, что рыдает в подушку, утром заплаканная, вечером заплаканная. Истеричка, одним словом.

— Нет. — Рассказывать ей о том, что у него есть, а чего нет, Тимур не собирался. Ее логика понятна, раз сидел, вышел, значит, денег нет. Впрочем, в другом случае так бы и было, но ему повезло. Крупно повезло, но не стоит шутить с Фортуной, везение в любой момент может закончиться.

— Вот. — Обрадовалась Доминика. — Я тебе заплачу, хорошо заплачу. И мешать не буду. Я и в квартире убираться могу. И готовить. И… еще что-нибудь. — Сказав про «что-нибудь», она залилась таким густым румянцем, что Салаватов не выдержал и рассмеялся. Да, правду говорят: неисповедимы пути Господни, еще недавно орала, словно кошка ошпаренная, а тут уже «что-нибудь».

— Хорошее предложение, ты