в городах и местечках, причем внимание было посвящено отысканию мест, расположенных вблизи фабрик, работаю­щих на оборону. Рабочие евреи выпускались рано утром из гетто, чтобы вернуться вечером усталыми и голодными домой, где их ждала истощенная семья со скудным ужи­ном. Для гетто отводились перенаселенные еврейской бед­нотой кварталы, где санитарные условия были до край­ности неудовлетворительными и изо дня в день ухудшались. Они стали очагами эпидемий, и, нередко, для борьбы с эпи­демиями немцы прибегали к самому радикальному сред­ству — сжиганию этих очагов, конечно, вместе с жертва­ми эпидемии. О продовольствии немцы не заботились, предоставляя это самим обитателям гетто. Но когда гони­мые голодом смельчаки пытались перешагнуть запретную черту, — их ждала пуля в затылок. Трудоспособные ев­реи, не прикрепленные к фабрикам, работающим на оборо­ну, посылались на самые опасные и тяжелые работы. Лег­кие работы, кроме плетения соломенной обуви, изготовле­ние щеток и метелок для вывоза за пределы гетто, были запрещены.

Особой льготой, правда, более воображаемой, чем ре­альной, было право на самоуправление или вернее само­уничтожение. Ни в Белоруссии, ни в других частях Совет­ской России самоуправление в гетто не проявляло той спо­собности к организации, той настойчивости в борьбе за жизнь, за сохранение человеческого достоинства и куль­турных достижений, как это было в Литве.

Охрана границ гетто лежала на немецкой полиции. В сущности, гетто были центром не изолированной жизни, но местом, огражденным колючей проволокой, предназна­ченным для коллективной смерти от истощения, непосиль­ного труда, систематического недоедания и эпидемий. Раз­ница между гетто и тюрьмой состояла, главным образом, в том, что в тюрьме сторожа приносили заключенным три раза в день скудную пищу, а в гетто этого не было. Уз­ники были оставлены на произвол судьбы, но им прихо­дилось ждать не долго. Если они не умирали естественной смертью, на помощь приходили особые ударные отряды. Визу на «продление жизни» получали только работавшие на оборону, но срок визы был ограниченный и без права возобновления.

Однако, такое «продление жизни» еврейским рабочим пришлось по душе не всем нацистским вождям. Генеральный комиссар Белоруссии Кубэ писал своему начальнику Лоозе, государственному комиссару всех оккупированных во­сточных областей, что он предпочел бы покончить с евре­ями «одним ударом раз и на всегда». Однако, он должен был уступить требованиям военного командования, являю­щимся самым крупным потребителем еврейской рабочей силы. Кубэ считал, что «право на жизнь» евреев должно рассматриваться не с экономической, а с политической точ­ки зрения. В подтверждение своих доводов, будто умень­шение количества еврейских рабочих не отражается на ин­тересах армии, он указал на пример Минска, где в тече­ние десяти недель из ста тысяч русских евреев осталось только 6 000. Однако, военная промышленность не ощущала недостатка в рабочих. Обескровление еврейства имеет го­раздо большее политическое значение, чем их роль в во­енной промышленности. Активность партизан значительно уменьшилась с тех пор, как их сотрудничество с евреями прекратилось. Возражая против транспорта польских ра­бочих в Белоруссию, он подчеркивал их враждебное отно­шение к Германии, не отличающееся от враждебности их русских соплеменников. Политическая опасность от их при­сутствия превосходит ту пользу, которую они могли бы принести, как рабочая сила. Эта точка зрения увенчалась полным успехом. Розенберг, как представитель высшей го­сударственной инстанции, разрешил спор. В секретном письме он уведомил спорящих, что при разрешении еврей­ского вопроса экономические соображения, как правило, должны быть оставлены без внимания.

НЕМЕЦКИЕ УБИЙСТВА И КОРЕННОЕ НАСЕЛЕНИЕ

Министерство Иностранных Дел, если и не принимало непосредственного участия в уничтожении евреев, то, во всяком случае, было очень заинтересовано в успешном хо­де этой «операции».

В письме Хейдриха к Риббентропу, министру Ино­странных Дел при Гитлере (от 23 апреля 1942 г.) Хейдрих сообщал, что большая часть Восточной России очище­на от евреев, и что задачей его ведомства является те­перь, главным образом, поимка беглецов-одиночек, или тех, кто отказывался носить желтый кружок на платье. Он под­черкивает, что коренное население «приветствовало» унич­тожение евреев после того, как убедилось, что в еврейских домах находилось много продовольствия в то время, как в распределительных пунктах количество его было недоста­точно. Однако Хейдрих спешит добавить, что работа удар­ных отрядов не ограничивалась только расправой с одиноч­ками: ими предпринимались также операции в широком масштабе. Некоторые местности вполне очищены от евреев.

Заявления, будто коренное население «приветство­вало» расстрелы, несколько преувеличены. Нет сомнения, что, в общем, население было недружелюбно к евреям, но расстрелы и публичные казни пугали жителей, которые боялись, что и их очередь скоро наступит.

Антисемитская пропаганда распространяла заведомо ложные утверждения, будто евреи уклоняются под тем, или иным предлогом от военной службы, в особенности от посылки на фронт. Между тем, говорили антисемиты, вой­на эта чисто еврейская. Гитлер не враг России, а враг советских евреев, которые все являются коммунистами. Между тем, эта война, по существу, начатая против ев­реев, ведется за счет жизни коренного великорусского, украинского и белорусского населения.

Вина в развитии народного антисемитизма лежит, в некоторой доле, на советском правительстве, которое в печати замалчивало немецкие жестокости в отношении ев­реев в Германии и в Польше. Это замалчивание, перешед­шее после заключения договора Молотова и Риббентропа в полное молчание, продолжалось и во все время войны. В пра­вительственных заявлениях слово «еврей» не фигурировало, и это продолжалось даже тогда, когда число погибших ев­реев перешагнуло миллион. Скрывая жестокости немцев в отношении евреев, Советы усыпляли бдительность евреев, не знавших ни о трагедии евреев в Германии, ни о Варшавском гетто, ни о судьбе других евреев под сапогом нацизма. Сами немцы, цинично-откровенные в своих рапортах по на­чальству, удивляются количеству евреев, оставшихся на ме­стах, в твердой уверенности, что при их лояльном отношении и трудолюбии, они могут быть спокойны за свою судьбу.

Советы, за малым исключением, своевременно не эва­куировали евреев, оставляя их в военной полосе до послед­ней минуты, когда все сроки истекли, и железнодорожный состав был использован только для эвакуации правитель­ственных учреждений. Между тем еврейские юноши тыся­чами шли в Советскую армию сражаться против немцев в надежде, что их родители, сестры, жены и дети будут за­щищены. Из гражданского населения Советы эвакуировали только тех, кто мог быть им полезен, как рабочая сила. Их не трогала судьба стариков, женщин, детей. Так в годы ок­купации евреи оказались между молотом советского анти­семитизма и наковальней немецких зверств.

ТЕХНИКА УБИЙСТВ

Следуя за армией, «боевые отряды» занимали последо­вательно все города и местечки, в которых жили евреи. Бе­лоруссия и Украина входили в черту еврейской оседлости, и немцы не сомневались, что там их ждет обильная жатва. Ко­мандиры отрядов и их меньших делений, так называемых «Коммандо», знали возложенную на них задачу. Им