Первое, что я сделала, когда вошла в квартиру, нашла лист бумаги и угольный карандаш (моя племянница – ученица художественной школы – гостила в прошлые выходные, я убрала находку в шкаф прихожки до ее следующего визита). Я рисовала… чувствуя себя в тот момент великим творцом, создающим новый дом или место, или укрытие для четырех женщин с одинаковым именем. Завершив свой художественный «шедевр», я почти сразу отключилась на диване гостиной. Они мне приснились. Четыре Тани сидели в пустом кафе за тем же столом. В белых полупрозрачных одеждах. Я вошла в зал, взвизгнул колокольчик, но они продолжали о чем-то спорить, не обращая внимания на вошедшую бывшую одноклассницу. Я приближалась к ним очень медленно, вслушиваясь в беседу.

– Это ты Баля, во всем виновата! – воскликнула Карасева, потрогав свои густые блестящие волосы пшеничного света, она напоминала красивых светящихся женщин из рекламы шампуня. – Ты же хотела, чтобы мы были всегда вместе. Вот мы и…

– Это совпадение, просто совпадение, – сдерживала Дунаева нападки подруги. – Она же от души, понимаешь? И не имела в виду ничего такого…

Баля расплакалась по-детски непосредственно. Вот уж не думала, что она способа на такие искренние эмоции! Я подумала: «И тюрьма тебя не обтесала, а наоборот, сделала более беззащитной?».

– Ну и что… тюрьма! Она же женщина! – Дуня откликнулась на мои мысли, посмотрев на меня строго, как учительница, недовольная слабыми знаниями ленивого школьника. Я вздрогнула, не ожидая такого поворота событий и чтобы не мешать этой странной беседе с моими прозрачными мыслями, тихо села за соседний столик, вынужденно подслушивая, о чем они говорят.

– Ты чего, Баля? – похоже, Борковская была удивлена слезами бывшей одноклассницы не меньше, чем я.

– Что-то так грустно стало… и страшно… так страшно, девчонки.

– Ничего, ничего, Танечка, мы рядом, – Дунаева взяла руку рыдающей подруги и крепко ее сжала. Ее примеру последовала и Карасева:

– Мы вместе! Как в детстве… Мы вместе, а значит, ничего страшного не будет.

– Даже не помню, когда в последний раз плакала, – всхлипывала Баля. Нос ее немного распух, но этот красноватый нюанс даже украшал ее лицо, на котором не было шрамов и бугров после горячей сковородки.

– Поплачь… Слезы – это хорошо. Слезы, как дождь, – говорила Дуня с нежностью.

– Почему как дождь?

– Дождь умывает землю, а слезы – душу. И становится легко – легко… свежо – свежо…

Тани задумчиво улыбались. Идиллию спокойствия нарушила Борковская:

– Во, блин! А я шубу заказала норковую!

– Дорогущая, поди, шуба! – беспокоилась Дунаева.

– Не то слово! Зря предоплату внесла!

– Да, как там? Знала бы, где упадешь… – отозвалась Карасева.

– Да, соломки бы подстелила, – подытожила Борковская.

Татьяны повернулись ко мне и уставились, ничего не говоря. У меня задрожало все внутри от этого пронзительно-пронизывающего взгляда. Губы их не шевелились, но голоса звучали эхом наперебой:

– А Ксюши нет.

– Ушла жить.

– Повезло ей.

– Кто знает, везение ли это – остаться жить…

«Действительно! – подумала я, воровато отведя взгляд. – Везение ли это – остаться жить?!».

– Остаться жить – это хорошо, откликнулась Борковская и с тяжелым вздохом отвернулась от меня обратно к пустому столику. – Я бы зимой в новой шубе щеголяла… И уж точно бы подцепила приличного мужика!

Горе Борковской вызвало улыбки у остальных Татьян, они переключили свое внимание с моей скромной персоны на нее.

– Да ладно, Таня, не в этом счастье! – приободрила подругу Баль.

– А в чем? – прошептал кто-то из них и все замолчали, не зная, что ответить.

Я задумалась: что есть счастье? В голове вертелись цитаты, слышимые мной в разные периоды жизни: «Счастье любить и быть любимой» – кажется, это говорил кто-то из моих знакомых давным-давно. «Счастье – это когда тебя понимают» – похоже, эта фраза из какого-то фильма. «Счастье – эмоциональное состояние (эмоция), при котором человек испытывает внутреннюю удовлетворённость условиями своего существования, полноту и осмысленность жизни, и осуществление своего назначения. Древнегреческое слово счастье – «эвдемония» (eudaimonia, еu – добро, daimon – божество) – дословно означало судьбу человека, находящегося под покровительством богов» – определение, зазубренное во время учебы в институте…

Судьба человека, находящегося под покровительством богов. Так в какой момент боги отворачиваются, лишая нас возможности ощущать позитивную эмоцию? И почему эти самые боги не спешат протянуть руку помощи, когда мы тонем в бездне отчаянья?

«Счастье – осознание позитивности контекста собственного существования» – вдруг прошептала я, вспомнив еще одну цитату из далеко студенчества. Услышав эту фразу на лекции, я не поняла ее смысла, но написала на лицевой стороне тетради. Как талисман.

– Осознание позитивности контекста собственного существования, – медленно вторила Борковская моим мыслям. – Точные слова. Норка… Я о ней мечтала со школы…

– Зачем? – с нежной улыбкой уточнила Карасева.

– Хотела казаться благополучной.

– А вот таскалась бы меньше по мужикам! – строго произнесла Баля, сдвинув сердито брови.

– Не тебе меня судить, убийца, – уколола в ответ Борковская.

– Я случайно, я говорила!

– Конечно! Все в нашей жизни не случайно! – не сумела скрыть иронии Таня Борковская и тихо добавила: – И все мы получаем по заслугам.

– По заслугам? – вздрогнула Карасева.

– Конечно! Что заслужил, то и получил…

Дунаева, заметно оживившись, вступила в разговор:

– Ну, не скажи… Я совсем не согласна… Вот у меня знакомые жили в радиоактивном доме…

– Да слышали! – отмахнулась Борковская.

– Взрослые – могу понять, а вот дети? Объясни: за что страдают дети? – не унималась Дуня.

Борковская посмотрела на суетящуюся подругу очень серьезно и через внушительную паузу холодно произнесла:

– Дети страдают за родителей.

Татьяны снова замерли. Словно их беседу поставили на паузу, дав мне возможность поразмыслить: почему страдаем мы – люди? За что страдают дети? В голове была вереница образов: наводнения, землетрясения, болезни, нищета, войны… взрывы! Как лавировать в жизненном потоке, минуя острые углы? Как заслужить долгую счастливую жизнь без страданий и боли? И наконец, как ответить на все эти вопросы?..

Кто-то сказал: чтобы сделать мир лучше, начни с себя! Давным-давно учась в институте, я мечтала сделать всех людей счастливыми. Я даже составила план действий, содержащий этапы, преодолев которые благая цель должна была быть достигнута. Естественно, нулевой ступенью было самопреобразование: из гадкого утенка я превратила себя в лебедя. Путем аутотренингов я нашла в глубине своего истерзанного детскими обидами мира гармонию и облачилась в мантию, сотканную из любви, добра и честности. Я чувствовала себя прекрасной мерцающей Святой, материализовавшейся во спасение утопающих из океана беспощадной жизни. Свою миссию я начала с того, что протянула руки помощи самым слабым сокурсникам: давала списывать конспекты, самоотверженно помогала в подготовке к зачетам и экзаменам, покупала еду тем, кто в ней нуждался. Уже тогда мой доблестный рыцарь Мишка, сопровождающий мой жизненный путь со школьной скамьи, усомнился в разумности задуманного мною, но подбадривал, как мог. Став старостой курса и самой идеальной студенткой ВУЗа, я собственным примером ежедневно доказывала, что нет предела совершенству. Через какое-то время я поняла смысл поговорки «от добра добра не ищут», но фанатично следовала своему плану. Возможность получать что-то безвозмездно так радует тех, кто не желает менять свою жизнь в лучшую сторону, что они укореняются во мнении: им обязаны оказывать помощь всегда. Им удобно быть несамостоятельными – это их религия. Слабые люди останутся ведомыми пользователями. Им так проще! Зачем сражаться с трудностями, если найдутся максималисты, берущие часть тягот на свои хрупкие плечи! Вдруг я осознала, что ждать элементарной благодарности взамен также бесполезно, как искать эхо в унитазе. Возможно, если бы я могла найти на тот момент единомышленников, возглавить целую группу служителей добродетели, расширить спектр помощи, то удалось бы разработать систему, сутью и основной целью которой являлось следующее: перевоспитание тех, кто утопает стопами в зыбкой почве бытия и не чувствует надежной опоры. Массовость стимулирует слабаков. Ведь к группе уверенных в себе людей тянутся, стремясь стать частью здорового коллектива. А в одиночку изменить мир нереально. Набив шишки на первых шагах к процессу «осчастливливания», я решила отказаться от бредовых идей и, прислушиваясь к высказываниям здравомыслящего Михаила, занялась своей судьбой. Моя распахнутая душа, получившая смачные плевки, поросла непроходимыми дебрями событий и впечатлений. Чем старше я становилась, тем сильнее леденело мое сердце. Я превратилась в Снежную королеву, в душевном пространстве которой не осталось жалости к тем, кто слаб. «В конце концов, мы подчиняемся законам природы, и выживают сильнейшие», – мысленно усмехнулась я, рассматривая Тань.