Де Вилльерс также понимал, зачем шейху нужны документальные свидетельства в виде фильмов. Чтобы предоставить тем, кто изгнал его с родины, убедительные доказательства «суда» и наказания виновных. Но с точки зрения де Вилльерса, предупредить цель о том, что она будет устранена, значит невероятно осложнить операцию. Он легко представил, какой будет реакция Майера и Дэвиса, когда они узнают об этом необычном условии. С другой стороны, гонорар обещан просто фантастический.

– У меня два вопроса, – наконец сказал де Вилльерс. – Кто эти люди и к какому сроку их нужно убрать?

Всю ночь пожар бушевал на плоской вершине Тэйбл-Маунтин. В долине выли собаки, а де Вилльерс сидел, обнаженный, на подоконнике, ловя ночной ветерок и наслаждаясь ароматами бугенвиллей, которыми была увита терраса внизу. Он не мог припомнить, был ли у него такой же счастливый день в последние месяцы, проведенные в поместье Ла-Перголь.

Весной 1969 года де Вилльерс приехал в Капскую провинцию и устроился на временную работу на ипподроме в Кенильуорте. Используя свою однокомнатную квартиру в качестве базы, он принялся прочесывать округ Токай в поисках Вриде-Хойса и семейства де Вилльерс.

Он нашел множество своих однофамильцев, но никого, кто помнил бы Вриде-Хойс. В течение нескольких месяцев он вел настойчивые поиски и уже почти исчерпал все возможности, но тут наконец попал в Ла-Перголь. Владелец поместья Жан Фонтэн, несмотря на свою фамилию, был бур до мозга костей, хотя и гордился военными медалями, полученными от генерала Смэтса[12]и английского короля. Он воевал в Ливии в составе Первой армии и подружился там со многими янки. Ему пришелся по душе высокий молодой иностранец, разыскивающий свои бурские корни, и он согласился свозить нового знакомого во Вриде-Хойс.

– Вы хотите сказать, дом сохранился до сих пор? – с характерным для него скепсисом спросил де Вилльерс, однако его лицо вспыхнуло от волнения.

– Не спеши радоваться, приятель..– Фонтэн поднял руку. – Да, я отвезу тебя, но там осталась только груда развалин. Я живу здесь сорок лет, и уже в тридцатых не было ни крыши, ни дверей. Здешним кафрам нужны материалы для строительства своих домов. Я не знаю никого, кто помнит первых хозяев.

Покрытый шрамами негр-коса из Транскея, добрых шести футов и шести дюймов ростом, подвез своего хозяина в кресле-каталке к видавшему виды «шевроле» и помог перебраться на сиденье, поскольку ноги у Фонтэна болтались, словно у тряпичной куклы, с тех пор как паралич отнял у него все, что ниже пояса. Коса сел за руль.

– Куда прикажете, босс? – оскалился он.

– К старому дому у каменоломен, Самуэль.

Они проехали по широкому шоссе мимо просторных конюшен, затем по узким грунтовым дорогам, ведущим к виноградникам Фонтэна, которые простирались на восток и на запад, покуда хватало взгляда. Впереди местность начинала плавно подниматься к лесам Токая, окружающим подножие Тэйбл-Маунтин.

От живописного зрелища у де Вилльерса стеснилось дыхание. Это была его родина, но сейчас он подумал, что в любом случае захотел бы поселиться здесь навсегда. Определенно, это было самое прекрасное место на свете.

Однако Вриде-Хойс, когда машина наконец выехала по тряской дороге на открытое место, разочаровал его, оказавшись даже не развалинами, а лишь невысокими горами мусора, поросшими папоротником и густыми бамбуком, где сплели висячие гнезда ткачики. На камнях нежились под солнцем ящерицы, а то, что когда-то было центральным двором, полностью застилал ковер цветущих нерин. Де Вилльерс прошел за бамбуковую рощицу, на лужайку, заросшую дикой земляникой, мхом и молодой шелковицей. На обломке гранитной плиты он с трудом разобрал одно-единственное слово: «ВРИДЕ».

И понял, что его нисколько не волнует исчезновение других де Вилльерсов. Если все его родственники умерли, пусть будет так. Со временем он выкупит эту землю у Фонтэна, построит новый Вриде-Хойс и заведет семью, чтобы продолжить род. И на грандиозность плана ничуть не повлияло то, что его скудных сбережений едва хватило бы на покупку подержанной машины.

С горьких лет, проведенных в ванкуверском приюте, де Вилльерс мысленно твердил себе, как повторяет заветы Моисея еврей, историю своего семейства, которую ему с любовью рассказывали родители, еще когда он совсем маленьким жил на Аляске. Однажды Жан Фонтэн спросил о судьбе де Вилльерсов, первых владельцев Вриде-Хойса, и он ответил чуть ли не машинально, не вникая в смысл собственных слов. О Матье и Анне, прадеде и прабабке, он знал лишь то, что они жили в Южной Африке и были потомками voortrekker[13]. Зато дед был его первым героем.

В 1897 году, когда отношения с англичанами стремительно ухудшались, младший сын Матье Пиет откликнулся на романтический зов с противоположного конца земного шара, увидев свой шанс сделать состояние во время «золотой лихорадки». Добравшись к осени до Сиэтла, он присоединился к основной массе покорителей Клондайка. На забитом битком колесном пароходике Пиет отправился на север. Маленький Дэнни сотню раз слышал этот рассказ из уст сына Пиета. Клубящийся туман и темно-зеленая вода, огромные ледовые поля, касатки-убийцы и индейские поселения на берегу с причудливыми тотемными столбами. Мимо островов Врангеля, Ситка и Джуно. И вот они наконец добрались до Дайи – узкой песчаной бухты, затопляемой двадцатифутовой приливной волной, погубившей множество золотоискателей, которые тащили годовые запасы продовольствия и одежды от корабля до берега по отмели шириной в милю.

Пиету удалось добраться до суши, и он отправился в кошмарный путь, один человек-муравей из сорока тысяч, с проклятиями бредущих по грязи и снегу. Для поднятия духа золотоискатели твердили как заклинание: «Семнадцать долларов за унцию. Семнадцать долларов за унцию». Тропа была отмечена замерзшими трупами вьючных лошадей.

К весне 1898 года Пиет со своими запасами добрался до перевала Чилкот, где его ждал подъем на высоту 3250 футов на протяжении четырех мучительных миль. Пиет совершил это изнурительное восхождение тридцать восемь раз. Третьего апреля, когда он в двадцать шестой раз поднимал ношу на перевал, его настигла лавина, покрывшая площадь в десять акров слоем мокрого снега толщиной тридцать футов. Несколько сот золотоискателей смело с вырубленных во льду ступеней, известных как «чешуя». Пиету удалось выбраться из-под завала, но многие так и остались под снегом. Впоследствии там было обнаружено шестьдесят три трупа. «Золотая лихорадка» продолжалась.

На берегу озера Беннет Пиет вместе с четырьмя товарищами смастерил из двух двадцатифутовых бревен суденышко, и когда 29 мая начался ледоход, они присоединились к семи тысячам других подобных лоханок, которые, перегруженные до предела, двинулись на север. Впереди их ждали водовороты, топляки с острыми сучьями, ледяные глыбы, штормовой ветер, поднимавший волны высотой пять футов, и круглосуточный натиск комариных полчищ. Старожилы рассказывали, на Юконе водятся такие огромные комары, что орлы кормят ими птенцов.