Не знаю, кто из нас первым шагнул к другому. Я целовал еетак, как не целовал ни одну женщину, а потом она мягко, но непреклонновысвободилась и ушла, и я знал, что удерживать ее нельзя. Ушла, оставив мнепустую комнату и темноту за окном. Я включил свет, достал из шкафчика железнуюкружку и смял ее в лепешку, врезав по ней ребром ладони по всем правиламахогато. Вот это я умел, это у меня отлично выходило…

По черному небу прополз золотой треугольник и исчез взолотом цветке вспышки.

Я плюхнулся на диван – спать решительно не хотелось.Кончиком пальца потрогал шрам. Шрам как шрам, я о нем и думать забыл, как нестанешь думать о своем ухе – ухо оно и есть ухо, всегда при тебе. Часть тела.

Шрам – это Бразилия, Сальвадор. Это когда мы с Кропачевымпрекрасным лунным вечером ввалились в здание крохотной адвокатской конторы,которая только днем была честной адвокатской конторой. Ночью там занималисьсовсем другими делами. Нам предстояло побеседовать по душам с хозяином о многихважных вещах, но вместо одного хозяина мы наткнулись на пятерых молодчиков.Молодчики ужасно обрадовались, что нас только двое, а их, гадов, целых пятеро,но в течение следующих десяти минут мы аргументирование доказали им, что грубаясила и профессионализм – вовсе не одно и то же. Кропачев потом удивлялся, какмного, оказывается, можно сломать в комнатке, где стояли три стула, два столада ветхое бюро, которым я вразумил самого нахального из пятерки.

Вот это я умел – каратэ, капоэйра, ахогато, из семизарядногонавскидку в гривенник за сто шагов левой ногой, на одном колесе через пропастьпо жердочке…

Я никогда не любил Достоевского. Уважал, как положеноуважать классика, но не любил. Бешеный, истовый самоанализ, каким занимаютсяего герои, выводил меня из себя. На дворе стоял двадцать первый век, и ясчитал, что современному человеку незачем производить внутри себяархеологические раскопки. Может быть, эта неприязнь была еще одной защитнойреакцией. Теперь мне приходит в голову, что кое-кто понимал это и раньше…

В прошлом году я провожал на задание Дарйна. В аэропорту,как обычно, было шумно и многолюдно, мы стояли у перил, и разговаривать было нео чем, потому что все важное мы давно обговорили, а о пустяках говорить нехотелось. Когда объявили его рейс, Дарин вынул из сервьетки толстый том –Достоевский.

Думаю, это был намек. Дарин уже тогда что-то угадал, но егоне спросишь, ни о чем больше не спросишь – он не вернулся, вышел из самолета вбольшом далеком городе, сел в такси и исчез. Такое еще случается даже теперь.

А Достоевского я так и не прочитал. Сначала, вернувшисьдомой, бросил в ящик стола, позже, когда Дарин пропал без вести, извлек книгу ипоставил на полку как память о друге, но прочитать так и не прочитал. Тогда мнееще не приходило в голову подступать со скальпелем к собственной душе, тогдаеще не было острова сто тридцать пять дробь шестнадцать, и я полагал, что всеэкзамены позади, а те, которые еще предстоят, касаются только привычных задачконтрразведки, входят в круг служебных обязанностей…

Меня трясли за плечо и твердили, что пора вставать. Разлепивглаза, я увидел над собой здоровяка в пятнистом комбинезоне и хотел было попривычке бежать неизвестно куда, но вовремя вспомнил, что с Командой у меняотношения наладились.

– В чем дело? – спросил я, промаргиваясь.

– Капитан Ламст вас ждет.

– А где…

– Они уже там, поторопитесь.

Я быстренько засупонился ремнями кобуры, натянул куртку ипошел за провожатым, наступив спросонья в коридоре кошке на хвост. На улице насждал вездеход, тот самый, на котором я удирал от карьера, и это повергло меняна недолгие философские размышления о превратностях судьбы.

Мы промчались по безлюдным утренним улицам и приехали в тоздание, откуда грузовики отправлялись в карьер. Я сразу узнал это место. Водворе меня ждали капитан Ламст и Отдел Исследований в полном составе. У ворот,на вышках, у входа в гараж стояли автоматчики, а на плоской крыше – двапулемета. Выпрыгнув из машины, я увидел странную картину – через дворавтоматчики быстро провели десятка два своих связанных коллег. Мелькнула мысль,что привидевшаяся во сне стрельба вовсе не привиделась. Размолвка?

Я подошел и поздоровался. Они ответили. В глазах Ламста былокакое-то новое выражение.

– Начнем? – спросил я. – Сколько их у вас?

– Человек двадцать, – ответил Ламст. – То естьштук?

– Человек, – сказал я. – Кошек по штукам считают,вы мне это бросьте. Кстати, как понимать это шествие? – Я кивнул насвязанных, которых как раз водворяли в подвал.

– Небольшие внутренние разногласия, – сказал Ламст. –Утром у нас были… события. Мы обсуждали вашу информацию.

– Что, все вместе?

– А почему я должен был скрывать это от них? Кое-кто сталвозражать – убеждения, личные причины… – Он болезненно поморщился. –Я не хотел доводить до оружия, но иначе не получилось… Ну, пойдемте? Очень мнене хочется вас туда пускать, обеспечить вам безопасность никак невозможно.

– Ничего, на авось… – сказал я наигранно лихо.

Мы вошли в здание, прошли по короткому коридору без окон иостановились перед железной дверью с массивным засовом и волчком. Стоявшиевозле нее двое автоматчиков посмотрели на меня настороженно и тревожно.

– Как будем страховать, капитан? Ведь никакой возможностинет.

– Разговорчики, – сказал я. – Отпирайте.

Они откинули взвизгнувший засов. Я взялся за ржавую скобу,но Ламст удержал за рукав и тихо, совсем тихо спросил:

– Вот то, что я с ними дрался, это ТЕ или я сам?

– Вы сами, Ламст, – сказал я и потянул на себятяжеленную дверь.

Уровень пола камеры был ниже уровня пола коридора, и внизвела деревянная лесенка в три ступеньки. Окон нет, на бетонном потолке лампа врешеточке. Дверь захлопнулась за моей спиной с тягучим скрежетом.

Они медленно вставали с топорно сработанных нар, собиралисьв тесную кучку, не отрывая от меня глаз, выражавших самые разные чувства, а яникак не мог решиться шагнуть вниз. Их было человек двадцать.

Я ждал. В любой толпе есть вожаки.

– Ну, что молчишь? – спросил высокий человек вмешковатом драном свитере, стоявший как-то наособицу. – Кто такой? Гдевзяли?

– Нигде, – сказал я, спустился по сырым ступенькам иподошел к нему вплотную. – И я не ваш, в смысле не из леса. Я вообще неваш.

Сейчас же трое зашли мне за спину. Теперь все онизашевелились, обступая меня полукругом.

– Чего смотришь, бери его за глотку…

– Цыц! – не оборачиваясь, бросил высокий, и злобныйшепоток мгновенно утих. – Зачем тогда явился?