Отношение мое резко изменилось 15 лет назад, после попытки бренна Аскарема укокошить меня прямо в его имении. Мы здорово повздорили с ним, и вспыльчивый бренн отдал команду своей дружине убрать меня прямо на выходе из его покоев. Убедиться в смерти носителя ипостаси можно только отрезав ему голову. В узкой галерее без окон, соединявшей его жилые покои и приемный зал, на меня напали четверо бойцов его охраны, всадив около десяти парализующих зарядов иглопала, не зная, что они действуют на Вечного лишь частично. Уйти я таки сумел, отбиваясь, но с большим трудом, получил несколько ранений и потерял много крови, в первую очередь, потому что вооружены они были традиционными малыми саблями, оружием, которым я владел кое-как, и спасла меня только невероятная воронова живучесть да большое окно в следующем за галереей зале, в которое я вывалился и успел обернуться, уже плохо соображая, что делаю.

Тогда я и задумался, что непозволительно беспечен, и что надо бы научиться получше себя защищать.

А вот дальше возникли сложности. Мне требовался учитель, способный забыть, что я — Вечный. Таких, к сожалению, не нашлось — все были вежливы, обходительны и недостаточно жестоки к старательному, но далеко не самому дисциплинированному ученику.

Однажды вечером, а если уж точнее, то рано утром я возвращался из одного… хм, скажем так, дворца удовольствий в Саманданге, решив слегка проветриться после бурно проведенного вечера. Свернув в переулок, я наткнулся на кровавую драку, в которой пятеро убивали одного. Молодой шаам бился виртуозно и отчаянно, однако, зажатый в непроходной переулок, был уже неоднократно ранен и скорее всего, обречен, но мне удалось отвлечь на себя сначала одного, неожиданно напав сзади и сломав ему шею, затем и второго, которого повезло зарезать его же саблей. Потом мы разделались с остальными, причем парень их быстро и благополучно прикончил, я всего лишь отвлекал и удерживал, пока он разделывался с ними по очереди.

Возвращаться домой шаам отказался. Четвертый сын потомственных везиров из рода Тахиров, он пользовался расположением отца и уже не раз обращал на себя внимание верховного эмира, и старший брат и наследник рода Тахиров справедливо опасался, что может быть обойден благосклонностью Гаяров. Покушение на его жизнь было уже не первым, должность при дворе не прельщала, и он решил убраться подальше от интриг и предательств родного дома. Я привел его в Элласар и оставил ночевать в маленькой гостинице на побережье, которой владел мой старый знакомый, а на следующее утро предложил ему попробовать наняться к Паукам, в ночную стражу порядка, в которой вечно не хватало людей, способных жестко и хладнокровно разбираться с пьяными драками и прочими беспорядками в курортной части. Я боялся, что его фамильная гордость будет задета моим предложением, но он только рассмеялся, и на мой осторожный вопрос, не роняет ли подобное занятие его семейной чести, заявил, что семейная честь осталась в той самандангской подворотне. Выждав неделю и убедившись, что у него теперь есть и работа, и койка в казарме, я, по-прежнему тщательно избегая вопросов о своей личности, попросил научить меня сабельному бою. С нигийскими саблями он обращался, как бог, но и традиционными шамальскими, да и всеми остальными видами холодного оружия владел в совершенстве.

Так и началась моя настоящая учеба. Он был безжалостен, язвителен и очень требователен. Он не признавал учебного, затупленного оружия. Мне пришлось забыть о гордости и выкладываться так, как я не выкладывался уже десятилетиями. Постепенно выяснилось, что именно нигийские сабли, легкие, изогнутые и чуть более длинные, чем тяжеловесные шамальские, лучше подходят мне по росту, весу и технике. Через полгода я уже мог кое-как защититься от него. Через год я научился выигрывать один бой из трех. Мы быстро сдружились, но избегать вопросов о себе мне становилось все труднее и труднее. Он быстро продвигался по службе, благодаря уму, образованности и смекалке.

Потом на какое-то время я потерял его из виду, а через год мы неожиданно столкнулись лицом к лицу на очередном прорыве Грани, где он заменил заболевшего командира отряда, а еще через два года я забрал его к себе в Альбре, помощником, как старый Харальд когда-то забрал меня самого.

Время от времени мы с ним фехтовали, я старался поддерживать полученные когда-то навыки. В разные годы получалось по-разному, бывали у меня и лучшие периоды, но в последнее время я редко брал сабли в руки. Сейчас же, получив вызов на поединок, приходилось срочно наверстывать упущенное. Шандр вытаскивал меня на учебное поле каждый вечер, и я, как пятнадцать лет назад, ныл, пыхтел, ругался и скрипел зубами, терпя его справедливые насмешки, уколы и царапины.

Сегодня мне удалось закрыться полностью и даже, кажется, два раза задеть его. Еще вчера он достал меня в четырех местах. Закончив, мы отсалютовали друг другу, и я обнаружил, что поглазеть на нас собралась добрая половина гвардии да случайные прохожие. Взмокший от пота и немного смущенный, я поспешил одеться и махнул рукой Шандру, которого отвлекли каким-то вопросом, чтобы тот поторопился.

— Знаешь, я жалею, что поддался на провокацию, — сказал я, когда мы сели ужинать у меня в башне. — Надо было не ввязываться ни в какие обсуждения, гиблое это дело, спорить с религиозными фанатиками.

Шандр медленно покачал головой.

— Доказать им что-то можно только их собственными методами, поверь уж мне, я там вырос. Только я бы на твоем месте еще и свидетелей привлек. Эти дети пустынь как были дикими, так и остались, — бросил он с презрительным раздражением. — Ваизы — род молодой, они из Рувабе, окраинный эмират, один из самых дремучих. Что с них взять? Они только язык силы понимают. Кстати, ты по-прежнему отказываешься взять кого-нибудь с собой в качестве свидетеля?

— А зачем мне? — я равнодушно пожал плечами. — Даже если он меня заденет, на обратном пути я обернусь и послезавтра от царапины останется лишь слабый след.

— А если ранит? — серьезно спросил Шандр. — Ты не знаешь, случайный ли это вызов, просто чтобы девушку впечатлить, или реальная провокация? А если этот Ваиз — опытный мастер, который только кажется молодым? А если опять — яд на клинке?

Я задумался. Шандр, как всегда, был прав, но мне категорически не хотелось втягивать кого-либо в это дело, в основном из-за Юльки. Я с трудом признался сам себе, что завелся только из-за ее присутствия. Мне было обидно, что она видит во мне дурную тварь, плохо контролирующую свои инстинкты и не имеющую ничего за душой, кроме заемной вороновой силы. Я знал, что виноват в этом сам, позволив вечному и голодному существу выйти из-под контроля. Мне не было оправданий… Но что сделано, то сделано. Это причиняло мне боль, и безобразное желание отыграться на молодом и влюбленном в нее парне не делало мне чести. Извиниться перед ним, что ли? Какое мне, к дьяволу, дело, что он про меня и про нас всех думает…

— Значит, не ранит, — твердо решил я. — Зря ты тут, что ли, меня гоняешь?

Какое-то время мы молча наслаждались пищей, а я — еще и покоем.

— Ар Шамалю всегда была нужна вера более пристойная, чем вера в золотую ящерицу, — с бесконечным презрением в голосе заявил Шандр. — Я не сторонник возрождения Нигейра, но согласись, Аспид как символ веры гораздо приличнее, чем существо с набитым монетами брюхом. Мы и раньше поклонялись Змею, а когда его не стало… Очень может быть, что вера в Единого — компенсация отсутствия настоящей идеи.