Так я размышлял, а Ниязи вытащил из кармана бумажную салфетку и протянул мне. Я взял салфетку и нагнулся протереть свои кроссовки, но занятие оказалось бессмысленным. Когда мой взгляд случайно упал на обувь Ниязи, оказалось, что этот ловкач как-то сохранил её в первозданно-чистом виде. Мне даже обидно стало. Тем временем он вытащил из другого кармана смартфон и задумчиво уставился в него.

– Думаю, вай-фая здесь нет, – съехидничал я.

– Здесь и связи нет, – сумрачно ответил Ниязи, как бы намекая на всю бедственность нашего положения.

– Значит, нам суждено окончить свои дни здесь, умерев от голода. – Я сделал попытку пошутить, а сам покосился на расшатанные плиты купола.

Не прекращая попыток выжать из смартфона хоть немного интернета, Ниязи вальяжно присел на одну из могил и принялся тихонько насвистывать что-то попсовое. Я в некотором смущении разглядывал стены нашего тесного пристанища.

– Смотри, кто-то нарисовал тут перевёрнутую пентаграмму.

Ниязи, не поднимая головы, пробурчал:

– Угу, – а через пару секунд издал радостный вопль: – Интернет появился!

Причина его радости была мне совершенно не ясна, хотя, может быть, он там переписывался с какой-нибудь девушкой. Я никогда не расспрашивал его о личной жизни. Меня бы не удивило, окажись он девственником или, наоборот, будь у него куча разных баб, грызущихся между собой из-за него. С такими, как Ниязи, ни в чём нельзя быть уверенным.

А дождь всё лил, и силы его не иссякали. Это было странно – летние ливни обычно короткие. Дорожки кладбища на глазах превращались в непроходимые топи. Я уже мысленно проклинал Ниязи за то, что он ухитрился притащить меня сюда именно сегодня, ну надо же!

Спустя пять минут грохнуло так, что у меня чуть не раскололся череп, а склеп содрогнулся и осветился словно сценическими прожекторами. Супермолния ударила где-то совсем рядом, и это вызывало неуютное чувство незащищённости.

И тут я почувствовал, как что-то осторожно прощупывает мою… хм, самую крупную мышцу. Взрывная смесь страха и возмущения подбросила меня на месте.

– Ай! – крикнул я. – Кто-то ущипнул меня за задницу!

– Это не я, – оперативно открестился Ниязи.

– Конечно, не ты. Я же сидел на… – Нервно кивнув головой на могилу, которая вроде бы выглядела совершенно обычно, я отодвинулся от неё настолько далеко, насколько мог.

– Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах, делая срам и получая в самих себе должное возмездие за своё заблуждение, – произнёс вдруг Ниязи изменившимся голосом, а потом, увидев моё лицо, рассмеялся: – Новый Завет, текст Послания к Римлянам. Вечно я запоминаю всякую чушь. Не обращай внимания.

Обдумать произошедшее и найти ему разумные объяснения мы не успели: откуда-то раздался телефонный звонок. Это был пронзительный дребезжащий звонок, так звонили дисковые телефоны, и звук почти заглушался шумом бушующей грозы, но и тихим он звучал жутковато в этом месте, потому что источника у него не было и быть не могло.

Мы с Ниязи посмотрели друг на друга, причём в моём взгляде, видимо, отразилось какое-то подозрение, потому что Ниязи быстро сказал:

– Я тут ни при чём.

Тут мои нервы сдали, и я выскочил из усыпальницы под ливень. Что-то огромное и чёрное пролетело над моей головой, я испуганно нырнул лицом вниз, но затем, обернувшись, понял, что это была всего лишь ворона. Она уселась на самой вершине купола и смотрела на меня оттуда с холодным безразличием, свойственным почти всем животным, кроме собак.

Из дыры проёма высунулась всклокоченная голова Ниязи.

– Ты чего? – спросила голова.

– Не хочу там сидеть.

– Ты сейчас растворишься. Залезай обратно! Кто бы тебя ни трогал, думаю, твоей чести ничто не угрожает.

– Лучше промокнуть под дождём, чем лезть в могилу к покойникам, которые распускают руки, – отрезал я. – Ты оставайся, если хочешь, а я пошёл.

Оскальзываясь на мокрой земле, я брёл туда, где должна была быть главная дорога, такая заасфальтированная, такая твёрдая и надёжная, и проклинал Ниязи, которому приспичило затащить меня на кладбище именно в этот день. Больше всего на свете мне хотелось оказаться в тёплом и тихом месте, в сухой одежде и с чашкой чего-нибудь горячего и сладкого.

Догнавший меня Ниязи чуть не врезался мне в спину.

– И что же ты там не остался? – Я хотел презрительно оглянуться на него через плечо, но поскользнулся и был вынужден сконцентрироваться на том, что находилось под ногами.

– Ты тут потеряешься без меня, – пробормотал Ниязи, – и будешь блуждать между могилами, безмолвный, как тень…

– Разве не этого от меня ждут?

В плотной штриховке дождя промелькнуло движение; ладонью оградив от воды глаза, я заметил между памятниками полную сутулую фигуру молодой женщины с неопрятным пучком жёлтых волос на макушке. Она склонилась над одной из могил, и в руках у неё были явно не цветы. Ниязи позади меня застыл, тоже, видимо, заметив подозрительную посетительницу.

Повозившись на могиле (до нас донеслось позвякивание, вроде того, что сопровождает застолье), женщина что-то побормотала в течение минуты, а затем пошла прочь. Так и не заметив нас, притаившихся за двумя могилами, она скрылась из виду.

– Идём! – призвал Ниязи, и на его лице появился азарт. Мне тоже было жутко интересно.

На могиле гостья кладбища оставила: початую бутылку Martini Bianco (судя по запаху, часть была вылита непосредственно на землю), три плитки шоколада, россыпь пряников, к которым уже подбиралась какая-то щуплая ворона, но Ниязи, устремившийся к этим богатствам с криком торжества, спугнул её.

– А кто это у нас тут такой волшебненький? – глумливо заворковал Ниязи, подбирая с могилы оставленный под плитками шоколада конверт. Моё дурное настроение как рукой сняло. Да что там, я был в полном восторге.

В конверте лежали лицом друг к другу две фотографии. На одной был красивый молодой мужчина с сумрачным взглядом и бородой эспаньолкой. На второй – сама горе-колдунья: мутное селфи с удачного ракурса «Соблазнительный-взгляд-исподлобья-отсюда-не-видно-двойного подбородка», кривой почему-то рот, видимо, дефект прикуса. На обеих фотографиях красным фломастером она изобразила скандинавские руны, названий которых я не припомнил. Магия рун на кладбище – пресвятой Один!

– Что будем делать? – поинтересовался я.

– Человек в страшной опасности, – серьёзно сказал Ниязи. – Но нынче я буду добрым духом и спасу его от этой каракатицы! – С этими словами он разорвал фото женщины на мелкие кусочки и утопил их в жидкой земле. Фотографию печального мужчины он сунул в карман, напутствовав её нежным «Полезай-ка сюда, дружок».