Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Облучков поправил сползшие на кончик носа очки, зашагал домой.
23
Во второй половине следующего дня в кабинете Облучкова раздался звонок.
Звонил Курашов. Поинтересовавшись, выполнил ли Облучков его просьбу и услышав положительный ответ, назначил рандеву «у фонтана». Так мог сказать лишь коренной житель, помнящий то время, когда в центре города имелся лишь один фонтан, тот, с монументальными гранитными вазонами, сохранившийся и поныне, но редко радующий водяными струями. Раньше, назначая свидания, так и говорили: «у фонтана». У какого, было ясно каждому... А ведь накануне Курашов утверждал, будто совершенно не знает города. Ну-ну, то ли еще будет.
К месту встречи Облучков приехал загодя. Однако, подобно девушке, которой, с одной стороны, до дрожи хочется поскорее встретиться со своим избранником, а с другой — не показать этого нетерпения, дабы не уронить своего достоинства, стал прохаживаться неподалеку, стараясь не выпускать из виду полукруглой площадки перед фонтаном, где уже вышагивал Курашов.
Когда тот начал сверять свои часы с часами прохожих, Облучков усмехнулся, выждал еще немного и направился на рандеву.
Он шел, шаря взглядом по гуляющей и спешащей публике, словно и не видел Курашова, который, заметив приближающегося коллегу, опустился на скамейку и принял беззаботную позу. Его волнение выдавал лишь острый, энергично покачивающийся носок туфли на высоком, не по возрасту, каблуке.
Наконец он сделал вид, что отыскал Облучкова в монотонном, но быстром потоке служащих, выплеснувшихся из близлежащих учреждений. Облучков же продолжал близоруко щуриться и смотреть мимо.
— Евгений Юрьевич!
— Михаил Федорович!
Оба восклицания были произнесены на одной восторженной ноте, словно встретились два старых, добрых, не видевшихся тысячу лет друга.
Курашов не удержался, упрекнул:
— На двадцать минут опоздали.
— Я заранее извинялся, — приподнял плечи Облучков. — Час пик...
— Я не в претензии, сам только объявился, тоже автобус прождал... Ну что, прогуляемся?
— Можно, — согласился Облучков.
Оказавшись в аллейке, скрытой от посторонних глаз густым кустарником, он суетливо сунул руку в нагрудный карман, извлек сложенную вчетверо двадцатипятирублевую купюру, великодушно возвращенную водителем такси, подал Курашову:
— Возьмите, Михаил Федорович, таксист только трешку взял. Я же близко живу... Утром вспоминал, вспоминал, еле вспомнил, откуда у меня эти деньги...
При этом лицо у Облучкова стало таким виноватым, что Курашов не удержался от смеха:
— Бросьте вы, Евгений Юрьевич!
— Нет... я так не могу... возьмите.
— Считайте это задатком.
— Нет... не могу... Ничего не сделал, а задаток... Вот когда помогу, тогда... Вы уж извините меня, но... не ставьте, пожалуйста, меня в неловкое положение, я теряюсь...
Курашов смотрел на него как на окончательно выжившего из ума вследствие похмельного синдрома, трубно вздохнул и забрал деньги. Такая, пусть и похмельная, щепетильность вызвала у него двоякие чувства. Конечно, хорошо, что этот рохля много не запросит, но ведь и дело-то с подобными придурками-меланхоликами опасно иметь. Лучше от них подальше держаться, а то совесть заест этакого, глядишь, и понесся в контору, рядом с которой стенд установлен: «Их разыскивает милиция».
— Вы, Евгений Юрьевич, хотели сообщить мне какие-то неутешительные сведения? — напомнил Курашов.
Облучков потупился:
— Как вы знаете, вагон к нам не поступал. Я на станции справился. Оказалось, его переадресовали.
— Как переадресовали?! — вырвалось у Курашова. — Куда?
— На кабельный завод... Насколько я понимаю, возвратная тара им и предназначалась. Вот и отправили по назначению...
— Точно? — нахмурился Курашов.
— Абсолютно, — кивнул Облучков. — Сам на станцию ездил.
— Кто переадресовал, узнали?
— Говорят, вроде наше монтажно-наладочное управление.
— Кто именно?
— Сказали, как обычно...
Уже начиная раздражаться недотепистостью коллеги, Курашов довольно резко спросил:
— А кто у вас обычно занимался этим?
— Обычно? — захлопал глазами Евгений Юрьевич. — Обычно Ефимов.
— Что же вы все как следует не узнали! — морщась, воскликнул Курашов.
Облучков искренне удивился:
— Да у них там черт ногу сломит и не заметит! Я туда приехал, такая круговерть! Водители, экспедиторы, приемосдатчики! Все с бумагами, все торопятся, всем быстрее надо, орут, галдят! Тетка и припомнить-то толком не могла, кто переадресовал. Хочешь, говорит, ищи документы. Глянул я... Это надо человек пять посадить, за месяц, может, и перелопатят...
Этого он мог бы и не рассказывать Курашову. Тот и сам знал, как нелегко при таком грузообороте и в таком количестве бумаг на грузы отыскать нужную.
— Но то, что вагон переадресован, точно? — спросил Курашов.
— Сто процентов. Под конец она вспомнила про какого-то мужика, который с утра собирался раскредитовать вагон, а вечером прибежал и стал умолять, чтобы переадресовали.
— И на том спасибо, — хмуро проронил Курашов, с отчетливостью осознав, что этому рохле можно и не давать ничего, не облезет.
Облучков словно прочитал его мысли:
— Вот видите, толком я вам и не помог... Поэтому вы мне ничего и не должны... Спасибо за вчерашнее.
— Ну, что вы! — возмущенно проговорил Курашов, для вида доставая бумажник и роясь в нем.
— Нет, нет! — удержал его руку Облучков, — даже не думайте!
Еще немного попрепиравшись, Курашов оставил деланные попытки рассчитаться за услугу, разочарованно улыбнулся:
— Как хотите... Большое вам спасибо. Говорю это как коллега коллеге. Завтра домой отправлюсь. Если закинет судьба в наши края, с меня причитаются дары Таджикистана.
Облучков, видя, что его сообщение не совсем удовлетворило Курашова, подумал, что никуда тот в ближайшие дни не уедет, а про дары Таджикистана и вовсе загнул. Вряд ли он захочет когда-нибудь с ним встречаться. Тем не менее разулыбался Облучков самым радушным образом:
— Непременно воспользуюсь вашим приглашением...
24
Расставшись с Курашовым, Евгений Юрьевич отыскал телефонную будку, огляделся для верности, вошел.
— Шелехов! — раздался в