Стахов пожал плечами, сунул в зубы самокрутку и сделал последнюю затяжку, прежде чем бесшумным щелчком отправить окурок под машину.

— Естественный отбор, наверное. Большинство смирилось с предложенным военными порядком, кто-то не вернулся с города, кто-то, получив приличную дозу облучения, умер в изоляционных камерах, а самых яростных бунтарей со временем удалось обезвредить…

— Убить?

— Да, Андрей, убить. Никто не играл в милицию и судей. — Стахов поднялся, достал из нагрудного кармана платок и протер им лоб.

— А почему для них не было убежища, для простых граждан? Ведь все бы обошлось, если бы они знали, что у них есть свое убежище.

— Почему ж не было? — Стахов будто бы удивился. — Было.

Он отошел в сторону, присел на ступень трапа «Монстра», где еще недавно сидели Андрей с Сашей, и принялся расшнуровывать свои ботинки. В его поведении больше не усматривалось того Стахова, что был начальником на своей заставе. Господи, да ведь он даже не разрешал расстегнуть верхние пуговицы на кителе!

— Можешь тоже разуться. В это время суток, — словно прочитав мысли Андрея, сказал он, для уверенности еще раз взглянув на часы, — ничто не будет нас беспокоить. Вся тварь по закуткам, сейчас слишком жарко.

Это было как нельзя кстати. Сапоги стали горячи, будто вот-вот собирались расплавиться, а портянки уже давно сползли, натерев раны на ногах, и поэтому большего удовольствия, чем сбросить эту надоевшую кирзу, в эту минуту нельзя было и придумать.

Стахов бережно отставил свои ботинки в сторону, с неким наслаждением пошевелил набрякшими пальцами, после чего его лицо приняло выражение глубокого удивления.

— Ты что, ничего не слышал про Укрытие-1? — Андрей отрицательно покачал головой. — Ну, в принципе, это и понятно. До твоего рождения там уже никого не осталось, хотя о нем предпочитали помалкивать и раньше. Гражданским знать о его существовании не нужно было, а кто знал, тот особо не распространялся на эту тему. Это как раз для них, простых смертных, и строилось то убежище. Только ты ж ведь сам понимаешь: сроки строительства, качество материалов и прочее, что имело отношение к выживанию после ядерного удара — фильтры, генераторы, склады провизии, одежда, медикаменты — все было для них совсем другим. Да и место расположения… За городом, в поле, почти под Васильковом. Кто туда успел бы добежать? Хотя по размерам оно было гораздо больше нашего, которое строилось исключительно для ВИП-персон и «нужных» людей, вот вроде твоих родителей.

— И что?

— А то, что это Укрытие-1 до момента начала военных действий… — Илья Никитич внезапно прыснул со смеху, словно психопат, вспомнивший забавный момент из прошлой жизни. — До момента военных действий… — смеясь, повторил он, оскалив пожелтевшие зубы. — Ну и слово придумали! Какие же, на хрен, действия? Летящая ракета — это разве действия?

Угомонился он не сразу. И даже взгляд Андрея, в котором читались смешанный испуг и смятение, не мог вывести его из этого припадочного состояния.

— Так что до начала войны? — напомнил ему Андрей, заменив «смешное» слово на более, как ему показалось, уместное.

— Ладно, Андрюха, — Стахов прекратил смеяться, поднялся со ступеней, потянулся, широко раскинув руки. — Хорош трендеть, а то уже голова от всего этого болит.

— С чего это? Сказал «А», говори «Б», — прозвучал сзади чей-то мягкий, но в то же время повелевающий голос, не подчиниться которому было просто невозможно.

Стахов с Андреем оглянулись одновременно. На ступенях «Форта» сидел, горделиво расправив старческие плечи и вытянув тощую гусиную шею с натянутыми, словно мачтовые тросы, прожилками, Василий Андреевич. На его лице играла улыбка. Когда он там появился и как много успел услышать из рассказанного Стаховым, ни один из дежуривших представления не имел и это обстоятельство, без сомнений, не могло не тешить старика. Андрея во внимание он не брал, — молод тот еще совсем, — а вот Никитича он знал достаточно хорошо. Знал, старый волк, что тот небось уже проклинает себя в уме за то, что во-первых, не сумел вовремя заметить постороннего движения, ведь старик не призрак, вышел, стало быть, через дверь; а во-вторых, и это хуже всего, за то, что поймали его с поличным за распространение секретной информации. И, главное, перед кем распространялся-то? Перед мальцом, у которого еще молоко на губах не обсохло? Не удержался — протрепался?

Андрей решил для себя, что сегодня день познаний. И познаний даже не тех, что волей-неволей отнеслись к истории Укрытия, хотя спрашивать о нем он и не думал, а познаний человеческой сути. Вот, например, взять того же Стахова: оказывается, и он покраснеть от стыда может. Кто бы мог подумать? Вот, рассказать бы Олегу, так не поверил бы. Говорящий Стахов? Ты бредишь! Стахов, который снимает ботинки во время дежурства и предлагает это сделать своему подчиненному? Чистая ложь! А тот Стахов, что таращится с изумлением на Василия Андреевича, застыв, как первоклассник под окном раздевающейся девицы, не зная, что и сказать? Друг, ты спятил?

— Это сын Чекана, — объяснил Илья Никитич, найдя наконец хоть какие-то слова.

— Я знаю, — кивнул Василий Андреевич и перевел взгляд на Андрея. — Юноша, тебе было интересно?

— Да, товарищ полковник, очень. — Андрей встал, словно по команде «смирно».

— Брось, — Василий Андреевич отмахнулся, и по этому жесту Стахов понял, что самые худшие его опасения сбылись — полковник был здесь все время с самого начала. — Илья Никитич объяснял же тебе: никаких званий, никаких должностей. Садись. К тому же, если тебе действительно было интересно, можем попросить Илью Никитича продолжить. А уж если у него вправду от этих разговоров мигрень — что ж, я могу предложить себя в качестве рассказчика. Если ты, конечно, не против.

— Не против, — растерянно развел руками Андрей, переводя взгляд со Стахова на Василия Андреевича словно кукушка в настенных часах.

— Илья Никитич, простите уж старика — боль в суставах практически лишает меня сна. Да и спать мне как-то не хочется, уж недолго ждать, высплюсь еще. А относительно того, что вы здесь толковали этому юноше — что ж, считаю это абсолютно правильным. Согласен с каждым сказанным вами словом. — У Стахова после этих слов будто камень с плеч рухнул. — А чего? Парень — военный, и, думаю, вправе располагать теми сведениями, что ему необходимы. Я даже как-то продвигал этот вопрос на совете, чтобы на учебных курсах ввести дисциплину «История Укрытия». По-моему, это важно. И пускай бы лучше молодежь всё узнавала из официальных источников, чем самостоятельно слагала бы разные слухи в одну бредовую галиматью.

— Я рад, что вы так думаете, — сказал Илья Никитич и присел вслед за Андреем, принявшись напяливать на ноги ботинки. И даже если Василий Андреевич не обратил бы на это внимания или, кто знает, поощрил бы такое неуставное явление, Стахов все равно не смог бы находиться в присутствии старшего по званию (да и младшего, пожалуй, тоже) босым. Исключение составил только этот малый, Чека-младший. И хотя объяснения этому Стахов так найти и не смог, но к парню он относился с явным благорасположением или даже… (о, Боже, неужто такое может быть?) испытывал к нему приближенные к отцовским чувства?