Будь то капитализм или коммунизм — все сводится к бессмысленному разделению бедных на два типа и неверному представлению, от которого мы едва не освободились около 40 лет назад, — заблуждению, будто жизнь без бедности — это привилегия, которую нужно заработать, а не право, которого мы все заслуживаем.

Новые цифры новой эры

Это началось в 14:45 — с подземных толчков, зародившихся на глубине около семи километров. Половина из них по силе превышала те, что случались в последние 50 с лишним лет. Сейсмографы за 70 километров словно посходили с ума, показывая девять баллов по шкале Рихтера. Меньше чем через полчаса первые волны ударили в берега Японии — семь, 15, 20 метров высотой. За несколько часов почти четыре тысячи квадратных километров земли были погребены под грязью, обломками и водой.

Погибло около 20 000 человек.

«Экономика Японии рухнет!» — предвещал заголовок Guardian вскоре после катастрофы[170]. Через несколько месяцев Всемирный банк оценил ущерб в $235 млрд, что сравнимо с ВВП Греции. Землетрясение в Сендае 11 марта 2011 г. вошло в историю как самая разорительная катастрофа из когда-либо происходивших.

Но на этом рассказ не заканчивается. В день землетрясения американский экономист Ларри Саммерс выступил по телевидению с заявлением о том, что эта трагедия неожиданным образом поспособствует подъему японской экономики. Конечно, в краткосрочной перспективе произойдет спад производства, но спустя пару месяцев восстановительные усилия подхлестнут спрос, занятость населения и уровень потребления.

И Ларри Саммерс был прав.

Пережив небольшой спад в 2011 г., в 2012-м экономика страны выросла на 2 %; в 2013-м показатели продолжили улучшаться. Япония переживала влияние устойчивого закона экономики, который гласит, что у любого бедствия есть светлая сторона — хотя бы для ВВП.

То же и с Великой депрессией. Соединенные Штаты только начали выползать из кризиса, когда разразилась крупнейшая катастрофа прошлого века, Вторая мировая война. Или возьмите наводнение, унесшее жизни почти двух тысяч жителей моей родины Нидерландов в 1953-м. Восстановление после этой катастрофы придало развитию голландской экономики огромный импульс. В начале 1950-х ситуация в промышленности страны была тяжелой, а затопление больших территорий на юго — западе привело к ежегодному росту на 2–8%. «Мы вытянули себя из трясины за собственные шнурки» — так выразился по этому поводу один историк[171].

Что мы видим?

Так следует ли нам приветствовать стихийные бедствия? Сравнивать с землей целые жилые массивы? Взрывать заводы? Это могло бы быть отличным средством от безработицы и чудом для экономики.

Но прежде чем волноваться, следует вспомнить, что не всякий согласится с подобным ходом мысли. В 1850 г. философ Фредерик Бастиа сочинил эссе Ce qu’on voit et ce qu’on ne voit pas, что приблизительно означает: «Что мы видим, а чего не видим»[172]. Он говорит, что с определенной точки зрения разбить окно — отличная идея. «Если предположить, что надо истратить шесть франков для починки стекла и что этим хотят сказать, что благодаря этому случаю стекольная промышленность получила шесть франков, и что на эти шесть франков ей оказано поощрение, то я буду вполне согласен с этим рассуждением… Придет стекольщик, исполнит свое дело, возьмет шесть франков, потрет руки от удовольствия.»

Ce qu’on voit.

Но Бастиа понимал, что эта теория не учитывает того, что мы не видим. Положим (вновь), что министерство юстиции сообщает о 15 — процентном росте активности на улицах. Вполне естественно, что вам захочется узнать, что именно там происходит. Пикник у соседей или публичные обнажения? Уличные музыканты или уличные грабители? Лотки с лимонадом или разбитые окна? Какова природапроисходящей активности?

Именно этого ВВП, священная для современного общества мера прогресса, не измеряет.

Ce qu’on ne voit pas.

Чего мы не видим?

Валовый внутренний продукт. Так что же это такое?

Ну, это просто, скажете вы: ВВП является суммой всех товаров и услуг, производимых страной, с учетом сезонных колебаний, инфляции и, может быть, покупательной способности.

На что Бастиа ответил бы: вы упускаете из виду существенные части картины. Коммунальные услуги, чистый воздух, бесплатные газовые баллоны для дома — все это ничуть не повышает ВВП. Если женщина-предприниматель выйдет замуж за своего уборщика, то ВВП упадет, так как ее муж станет заниматься работой по дому бесплатно. Или возьмем Wikipedia. Люди вкладывают в нее свое время, а не деньги, и она оставила старую добрую Британскую энциклопедию далеко позади, заодно чуть снизив ВВП.

Некоторые страны при вычислении ВВП все же учитывают свою теневую экономику. К примеру, ВВП Греции подскочил на 25 %, когда в 2006 г. статистики занялись черным рынком этой страны, тем самым позволив ее правительству получить несколько солидных кредитов незадолго до того, как в Европе разразился долговой кризис. Италия стала включать в ВВП свой черный рынок еще в 1987 г. — ее экономика взмыла на 20 % за сутки. «По Италии прокатилась волна эйфории после изменения экономистами формулы статистического расчета и включения в нее внушительной подпольной экономики, связанной с уклонением от уплаты налогов и использованием труда нелегальных работников»[173], — писали в New York Times.

И это не считая бесплатный труд, от волонтерской работы и ухода за детьми до готовки, — он даже не является частью черного рынка и составляет более половины того, что мы делаем. Конечно, мы можем нанять уборщиков и нянек, и в этом случае ВВП возрастет, но все-таки большую часть этой работы мы выполняем сами. Если учесть всю эту бесплатную деятельность, экономика вырастет, причем рост будет происходить в диапазоне от 37 % (в Болгарии) до 74 % (в Соединенном Королевстве)[174]. Однако, как отмечает экономист Диана Койл, «обычно официальные статистические учреждения никогда этим себя не обременяли, наверное, потому, что этот труд выполняли главным образом женщины»[175].