Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Живущие ныне лошади, обладающие жевательными зубами с высокой коронкой и монолитными копытами, не слишком похожи на первых лошадей, созданий величиной с пуделя, обладавших четырьмя пальцами и зубами с низкой бугристой коронкой.
Ветер – неаккуратный работник. Он груб, как кирка. И хотя ветры американского Запада открыли нам множество ископаемых, более тонкие особенности организма животного обычно теряются.
Если, например, ранние кони обладали усами подобно гаррано, которых изучала Лаура Лагос, усы эти не сохранятся на Поулкэт-Бенч. Мы можем найти зубы. Иногда мы можем найти кости. Однако более нежные ткани сохраняются намного реже. Об этом заботится Вайоминг.
Подобное отсутствие мелких подробностей огорчает. В Вайоминге мы не можем практически ничего узнать об образе жизни этих ранних лошадей. Как они жили? Сколько жеребят приносили кобылы? Чем питались? Твердо установленные факты, как и находки мягких тканей организмов, прискорбно редки. Мы подозреваем, что кони Вайоминга питались плодами, поскольку на это указывает форма их челюстного аппарата. Мы подозреваем, однако не имеем никаких прямых подтверждений своим предположениям.
Впрочем, на земном шаре существует одно особое место, где секреты эоценовой жизни открываются с завораживающей ясностью. Даже такие не посвященные в тайны науки люди, как я, могут понять всю невероятную значимость находящихся там окаменелостей. Стоя на небольшой обзорной платформе на склоне холма несколько южнее немецкого города Франкфурта-на-Майне, я смотрела вниз на огромное углубление в земной поверхности. Я находилась над еще одним местонахождением ископаемых останков ранних лошадей и ранних приматов. Моим экскурсоводом был палеонтолог Стефан Шааль.
Это место называется карьер Мессель[78] и восходит к эоценовой эпохе, как и Поулкэт-Бенч. Но если американское местонахождение лежит в продутом ветром и иссушенном краю, германское почиет в безмятежной и зеленой местности, почти такой же, какая была здесь 47 млн лет назад. Сокровища карьера благополучно хранятся между слоями сырой, похожей на глину субстанции.
Мы с Шаалем стояли над карьером и беседовали, а легкий ветерок шелестел в листве многочисленных деревьев и кустарников. В начале осени здесь было прохладно, но не холодно. Свежий воздух бодрил. Со своего места я видела слегка заболоченную, изобилующую растительностью местность – настолько отличающуюся от современного состояния Поулкэт-Бенч, насколько это вообще можно было представить.
Внизу, по словам Шааля, лежат фрагменты сотен, быть может даже тысяч древних млекопитающих, в том числе перволошадей и ранних приматов. Здесь погребены также останки сотен тысяч (если не миллионов) насекомых эоцена вместе с не поддающимся подсчету числом образцов растительности.
В этом месте, входящем в список объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО, жизнь эоцена представлена во всем цвете, славе и изобилии. Так сказать, от супа до компота. Древняя экосистема в такой полноте и сохранности больше почти нигде в мире не уцелела.
47 млн лет назад животные, жившие на месте карьера Мессель, после своей смерти погружались в слой анаэробной почвы на дне глубоководного озера. В среде, лишенной кислорода и дышащих им бактерий, разложения мягких тканей животных не происходило, поэтому тела не разрушались. Плоть, перья, связки, сухожилия и скелеты в целости и сохранности год за годом, век за веком покоились в мягкой среде. Осаждавшиеся из озерной воды слои детрита снова и снова укрывали их, и наконец они оказались погребенными многослойным пирогом из ультратонких перемежающихся слоев: слой ила – слой водорослей, слой ила – слой водорослей и так далее (см. рис. 4).
Разбирать поодиночке эти слои – без преувеличения все равно что листать Книгу жизни эоцена. Открывая ее, переходя от слоя к слою, мы без особого труда убеждаемся в том, что здешний мир 47 млн лет назад был во многом аналогичен миру Поулкэт-Бенч. Хотя миновало почти 10 млн лет, климат по-прежнему оставался влажным и тропическим. Впрочем, температура особых высот не достигала. Тот, напомнивший мне на графике Эйфелеву башню температурный максимум, с которого начался эоцен, просуществовал всего лишь несколько сот тысяч лет. Температура на планете, резко повысившаяся в начале эоцена, столь же резко упала. Потом она начала возрастать, но уже не столь быстро. График зависимости ее от времени на этот раз напоминает пологий холм, а не пик.
Рис. 4. Ископаемые останки из карьера Мессель в 35 километрах от Франкфурта-на-Майне, Германия
© Krolli / shutterstock.com
Причина этого постоянного подъема также остается неясной. Результаты исследования глубоководной океанской коры указывают на насыщенность атмосферы планеты парниковыми газами[79]. Именно это привело к медленному повышению температуры; словом, как понимают ученые, во всем виноваты газы, однако никто не знает, откуда они взялись.
В любом случае, к тому времени, когда трупы лошадей, приматов и прочих тварей оказывались в мессельской глине, температура на планете вновь вернулась к высоким показателям раннего эоцена. На всей Земле не было льда: ни в полярных шапках, ни на горных вершинах. Уровень воды в море был очень – и даже очень – высоким, настолько, что большая часть того, что мы называем теперь Европой, находилась под соленой водой. А над поверхностью моря поднимались острова, и плыть до Азии из карьера Мессель было далековато.
Тем не менее эти изолированные европейские острова были богаты и изобильны. В слоях Месселя, как засушенные в книге на память цветочки, кони и приматы покоятся в окружении целого ботанического и зоологического сада, причем некоторые из его обитателей до сих пор соседствуют с нами на планете.