именно так: включая память, когда мозг уже не работает. Но я делаю так.

Слай все повторяет одни и те же слова, как будто старается убедить меня, что весь мир состоит из таких же семей, как наша,

и у каждой свои семейные дела и проблемы.

– Хватит витать в облаках, – говорит мама.

И я снова записываю слова, из которых состоят песни,

истории и даже новые миры,

которые таятся в глубине моей памяти.

Стихи о березах

Перед тем как прочитать стихотворение, учительнице приходится объяснить нам:

– Береза – это дерево. – Она, как волшебница, достает из ящика стола картинку, и вдруг дерево оживает.

– Среди темнеющих лесов, – начинает она, —

Березы гнутся до земли,

Как будто головы склоняют.

И кажется, что их качает…

Когда она читает, ее голос становится до того низким и красивым, что некоторые из нас опускают головы на парты, не в силах сдержать слезы восхищения.

– …какой-то мальчик озорной.

Не сорванец тому виной,

А зимний ливень ледяной.

Мы никогда не видели ледяного ливня,

зато мы видели березу,

а все остальное мы вполне можем представить,

даже

во веки веков,

бесконечность.

Аминь.

Как слушать № 6

Когда я сижу в тени дуба,

растущего у нашего дома,

мир исчезает.

Чтение

Я не моя сестра.

Слова в книгах скачут и цепляются друг за друга, и я не понимаю их смысла, читаю снова и снова, пока история не уляжется у меня в голове.

– Слишком медленно, – говорит учительница. – Читай быстрее. Какой-то детский лепет, – добавляет она. – Взрослые так не читают.

Но я не хочу читать ни быстрее, ни по-взрослому, ни еще как-нибудь,

если при этом история исчезнет без следа из моей

головы

вместо того, чтобы стать частью меня.

Историей, которую я запомню надолго,

она станет, только когда я прочитаю ее и два, и три,

и десять, и сто раз.

Стиви и я

По понедельникам мама водит нас

в библиотеку за углом. Каждому разрешается взять семь книг.

В эти дни никто не ругает меня за то,

что я выбираю книжки с картинками.

В эти дни никто не требует от меня читать быстрее,

читать взрослые книги, читать, как Делл.

Никто здесь не говорит: «Эта книга не для тебя»,

когда я останавливаюсь перед тоненькой книжечкой

с коричневым мальчиком на обложке.

«Стиви».

Я читаю:

«Однажды мама сказала мне: «Знаешь, скоро у тебя появится маленький друг. Он будет жить с нами».

А я спросил: «Что еще за друг?»

Если бы мне и здесь надоедали, ставя в пример мою сестру,

я бы, наверное, прошла мимо

этой книжки с картинками, на которых полно чернокожих людей. Так много я не видела ни в одной другой книге.

«Малыша звали Стивен, но мама называла его Стиви. Меня зовут Роберт, но мама почему-то не называет меня Роберти».

Если бы у меня забрали эту книжку и сказали: «Она для маленьких, а ты взрослая», я бы, наверное, никогда не узнала, что кто-то, так похожий на меня, может смотреть с каждой картинки, может быть героем книги, может иметь собственную историю.

Когда я говорю родным

Когда я говорю родным,

что хочу быть писателем, они улыбаются и отвечают:

– Видим, как ты пишешь во дворе.

Или:

– Слышим, как ты сочиняешь все эти истории.

А потом:

– Мы обычно писали стихи.

И наконец:

– Хорошее хобби, ты даже стала спокойнее.

Затем предлагают:

– Но, может быть, лучше ты станешь учителем,

или адвокатом,

или парикмахером?

Киваю:

– Я подумаю.

И, может быть, мы все понимаем, что это еще один сюжет для моей очередной истории.

Папочка Гуннар

Субботнее утро. Из телефонной трубки слышен голос Папочки Гуннара.

Мы хватаемся за нее одновременно:

– Дай мне поговорить с ним!

– Сейчас моя очередь!

– Нет, моя!

Так продолжается, пока мама не заставляет нас

разговаривать по очереди.

Дедушка сильно кашляет, тяжело дышит.

Говорит тихо, почти шепотом.

– Как поживаете, мои нью-йоркские внучата? – спрашивает он.

– У нас все хорошо, – говорю я, крепко сжимая телефонную трубку, но сестра уже хватает ее. Хоуп и даже Роман – все мы жаждем услышать

его далекий голос.

– Знаете, как я всех вас люблю?

– До бесконечности и обратно, – отвечаю,

как отвечала миллион раз.

– Тогда, – произносит Папочка, – прибавь-ка к этому еще немного.

Хоуп выступает

Пока не поднимается занавес и на сцене сто шестой школы не появляется мой старший брат, никто и не подозревает, что он хорошо поет.

На нем костюм пастуха, голос у него мягкий, бархатный, нисколько не дрожащий, я и не слышала никогда, чтобы он звучал так твердо и уверенно. И это мой брат-молчун, который отвечает, только если его спросят о чем-то, а так почти и не разговаривает, разве что о науке или комиксах. Оказывается, у него есть голос, который сейчас летит над залом, наполняя все вокруг чистыми красивыми звуками:

Тингалайо, ослик мой, приходи скорей домой!

Тингалайо, ослик мой, приходи скорей домой!

Этот ослик просто чудо,

Может он гулять повсюду,

Ест он вилкой и ножом,

Говорит он обо всем.

Тингалайо, ослик мой, приходи скорей домой!

– Надо же, у Хоупа есть голос… – говорит сестра,