В младшем классе она получила плохую оценку за поведение и,разумеется, была приглашена в гостиную для того, чтобы обсудить это со своейматерью. В старшем классе ее три раза оставили после уроков за передачузаписок, и это также обсуждалось с матерью в гостиной. Именно там они обсуждалиамбиции Фрэнни, которые в конце концов оказывались слегка поверхностными;именно там они обсуждали надежды Фрэнни, которые в конце концов начиналивыглядеть слегка низменными; они там обсуждали жалобы Фрэнни, которые в концеконцов представлялись почти ни на чем не основанными.

Именно в гостиной стоял на козлах гроб ее брата, украшенныйрозами, хризантемами и ландышами, и их сухой аромат наполнял комнату, в углукоторой бесстрастные часы отсчитывали мгновения.

— Ты беременна, — во второй раз повторила Карла Голдсмит.

— Да, мама, — сказала Фрэнни. Ее голос звучал очень сухо, ноона никогда не осмелилась бы облизать губы. Вместо этого она сжала их. Онаподумала: «В мастерской моего отца есть маленькая девочка в красном платье, иона всегда будет там, смеясь и прячась за столом, на котором укреплены тиски,или сгорбившись за шкафом с тысячами ящичков для инструментов, прижав к грудисвои коленки. Эта девочка очень счастлива. Но в гостиной моей матери естьдругая, еще более маленькая девочка, которая не может удержаться от того, чтобыне написать на ковер, как гадкая собачонка. И она всегда будет там, как бы мнени хотелось, чтобы она ушла».

— Ой-Фрэнни, — сказала ее мать, очень быстро произносяслова. — Как-это-случилось?

Это был вопрос Джесса. Вот что ее на самом деле оттолкнулоот него. Это был тот же самый вопрос, который он задавал ей.

— Так как у тебя самой было двое детей, мама, то я думаю, тызнаешь, как это случилось.

— Не дерзи! — закричала Карла. Ее глаза широко раскрылись, ииз них полыхнуло жаркое пламя, которое так пугало Фрэнни в детстве.

Она встала и подошла к каминной доске. На каминной доске,прямо под кремневым ружьем, лежал толстый фолиант для вырезок. У Карлы былохобби — составлять генеалогическое дерево своей семьи. Вся ее семья былазаписана в этой книге… по крайней мере, вплоть до 1638 года, когда наиболеедревний из известных ее предков поднялся над безымянной толпой лондонцев надостаточно долгий срок, чтобы его успели занести в какие-то очень старыецерковные книги под именем Мертона Даунза, вольного каменщика.

Теперь она прикасалась пальцами к этой книге с таким трудомсобранных имен, к этой обетованной земле, куда не мог вторгнуться ни один враг.Интересно, нет ли там где-нибудь воров? — подумала Фрэнни. Алкоголиков?Матерей, не состоявших в браке?

— Как ты могла так поступить со мной и с отцом? — спросилаона наконец. — Это был этот паренек Джесс?

— Это был Джесс. Джесс — отец ребенка.

Карла вздрогнула при слове «отец».

— Как ты могла так поступить? — повторила Карла. — Мысделали все, чтобы вывести тебя на правильный путь. Это просто… просто…

Она закрыла лицо руками и начала плакать.

— Как ты могла так поступить? — закричала она. — После всеготого, что мы для тебя сделали? И это твоя благодарность? Уйти из дома и… и…совокупляться с этим мальчишкой, как сука в период течки? Дрянная девчонка!Дрянная девчонка!

Слова растворились в рыданиях. Она оперлась на каминнуюдоску, одной рукой прикрывая глаза, а другой продолжая водить по зеленомуколенкоровому переплету. Дедушкины часы продолжали тикать.

— Мама…

— Не говори мне ничего! Ты уже достаточно сказала!

Ноги Фрэнни одеревенели. Слезы начали течь у нее из глаз, нуи пусть текут: она не позволит этой комнате еще раз одержать верх над ней.

— Я пойду.

— Ты ела за нашим столом! — неожиданно крикнула Карла. — Мылюбили тебя… и поддерживали тебя… и вот что мы получили в награду! Дряннаядевчонка! Дрянная девчонка!

Ослепленная слезами, Фрэнни споткнулась. Правая нога еезацепилась за левую лодыжку. Она потеряла равновесие и упала, раскинув руки.Головой она ударилась о кофейный столик, а одной рукой сбила вазу с цветами.Ваза не разбилась, но на ковре расплылось темное пятно.

— Смотри, что ты наделала! — закричала Карла почтиторжествующе. Слезы проложили дорожки на ее лице, вымазанном косметикой. Онавыглядела осунувшейся и полубезумной. — Смотри, что ты наделала, ты испортилаковер, ковер твоей бабушки…

Фрэнни сидела на ковре, изумленно потирая голову, все ещеплача и желая сказать своей матери, что это ведь обычная вода, но нервы совсемизменили ей, и уверенности не было. Обычная вода? Или моча?

— Каков будет ваш следующий шаг, мисс? Собираетесьоставаться здесь? Думаете, мы будем содержать и кормить вас, а вы будетешляться по городу? Так, я полагаю? Ну уж нет! Нет! Я этого не потерплю!

— Я не хочу здесь оставаться, — пробормотала Фрэнни. —Неужели ты думаешь, что я останусь?

— И куда же ты отправишься? К нему? Сомневаюсь.

— К Бобби Ренгартен в Дорчестере или к Дебби Смит вСамерсворте, я думаю. — Фрэнни медленно собралась с силами и встала. Онапродолжала плакать, но и сама уже стала выходить из себя. — Впрочем, это нетвое дело.

— Не мое дело? — эхом отозвалась Карла, все еще с вазой вруках. Лицо ее было белым, как пергамент. — Не мое дело? То, что ты вытворяешьв моем доме, — не мое дело? Ах ты неблагодарная маленькая сучка!

Она ударила Фрэнни по щеке, и ударила сильно. Голова Фрэнниоткинулась назад. Она перестала потирать голову и принялась потирать щеку,недоверчиво глядя на мать.

— Вот твоя благодарность за то, что мы отправили тебя вприличный колледж, — сказала Карла, обнажая зубы в безжалостной и пугающейухмылке. — Теперь ты никогда его не закончишь. После того, как выйдешь за негозамуж…

— Я не собираюсь выходить за него замуж. И я не собираюсьуходить из колледжа.

Глаза Карлы расширились. Она уставилась на Фрэнни, как насумасшедшую.

— Что ты несешь? Аборт? Ты собираешься сделать аборт? Малотого, что ты шлюха, так ты еще решила стать и убийцей?

— У меня будет ребенок. Мне придется перенести весеннийсеместр, но я смогу кончить следующим летом.

— А на какие шиши ты думаешь кончать? На мои деньги? Еслиэто так, очевидно, ты чего-то не поняла. Такой современной девушке, как ты,едва ли понадобится поддержка ее родителей, не так ли?

— Как-нибудь выкручусь, — мягко сказала Фрэнни.