Но ведь он и сейчас ещё умеет не терять лицо. Да, он получил недвусмысленное предупреждение — но не скончался на месте, а ушёл с достоинством, невозмутимо, как и полагается всеми уважаемому человеку… Он уловил краем глаза склонившихся в подобострастных поклонах молоденьких евнухов, что вечно дежурили под окнами валиде в ожидании распоряжений; расправил плечи и приосанился. Жаль, что не растут усы и борода, а то он огладил бы их сейчас, вроде как в благородной задумчивости, как это не раз проделывали наимудрейшие визири Великого. Очень уж этот жест придаёт значимости…

Он всё ещё у власти. Он не менее важен для Хромца, чем все его советники и янычары, не стоит об этом забывать. Как часто на его памяти случалось, что опасения, из-за которых он рисовал в своём воображении голый камень-надгробье на своей свежайшей безымянной могиле, оказывались ложными! Даст Аллах, пронесёт и сейчас.

А пока — ему надо отлежаться.

Нет. Сперва он навестит невольную виновницу своих возможных несчастий, или будущую повелительницу, это уж как кинет кости переменчивая Судьба, как её называли древние латиняне — Фортуна… Но чтобы эта переменчивая в своих пристрастиях особа проявила благосклонность — надо хоть раз в жизни рискнуть по-крупному.

Главный евнух, не выдержав, оглянулся на просторный двор, окружённый высокими стенами дома Гизем и её внучки, на пышные розовые кусты, так сегодня и не обагрённые его кровью… У него слишком богатое воображение. Пора идти, да придаст Всевышний силы его ногам, которым долго сегодня ещё вышагивать по бесконечным залам, коридорам и лестницам Дворца наслаждений!

Сераль, это маленькое государство, на самом деле представлял собой обособленный квартал внутри целого комплекса зданий великолепной ТопКапы, резиденции Великого Султана. В нём хватало места и для нескольких дворцов — гаремов для рядовых одалисок; и для покоев валиде-султан; и для изолированного от остальных, пока пустующего, домика для возможных шахзаде, не допускаемых к власти, но оставленных в живых. Был здесь и отдельный особнячок Избранных, куда переселялись фаворитки, удостоенные высокого звания икбал. Туда-то и направил стопы злополучный Махмуд-бек, решив на всякий случай переговорить с прекрасной новой звездой Сераля о только что произошедшем разговоре. Кто-кто, а Гюнез должна знать о возникших у матери султана подозрениях, в общем-то, не беспочвенных. Рыжегривая однажды согласилась на его игру, так пусть теперь сама ощутит, каково это — рисковать собой. Не всё же ему подставлять свою многострадальную голову. А плахи не миновать, если Повелитель узнает о том, как он его… Нет, не обманул, просто старался сделать, как лучше!..

У самого входа в Дом Избранных, когда разряженные чёрные стражи уже распахнули перед капа-агасы высокие двери, украшенные лазуритом, его догнал мальчик-посыльный, из тех скороходов, не достигших двенадцати лет, которых отправляли по дворцам и залам с поручениями. Ибо ТопКапы был воистину громаден — только в длину он протянулся на три с лишним европейских мили, а с обеих сторон выходил и на Босфор, и на Мраморное море, занимая по ширине чуть ли не весь мыс Сарайбурну. И для того, чтобы доставить известие от входных ворот до Ворот Счастья, например, или из Дивана в Дом Звездочёта, требовалось не менее четверти часа, и это для молодых и быстрых ног, а ведь ещё нужно было отнести ответ! Вот и шныряли по всем углам юркие мальчишки, которые, впрочем, несмотря на нежный возраст, уже прошли некую обязательную операцию, после чего отпадала необходимость дотошно следить за их взрослением. Просто после достижения двенадцати лет они переходили в ранг евнухов или прислуги…

— О многомудрый! — зачастил запыхавшийся парнишка и, вспомнив о правилах, истово поклонился, уронив с обритой головы тюрбанчик и страшно покраснев ушами. — О…

Запнулся, позабыв слова традиционного приветствия. В иное время ему такое не простилось бы, но сейчас Главный Евнух лишь отмахнулся.

— Короче, бестолковейший отрок! Кто тебя послал?

— Велено передать, что Величайший из величайших ждёт тебя после заседания Дивана, о Махмуд-бек-ага, сразу же после того, как разойдутся визири. Нурислан-бей, его учёный секретарь, просил сказать от себя лично, чтобы ты поторопился, потому что через час после этого ожидается приезд франс…ц… франн… — Мальчик зажмурился, помотал головой, отчаявшись выговорить трудное слово. Нашёлся: — …Послов из Франкии, с которыми у Повелителя важные переговоры, поэтому тебе никак нельзя задерживаться. Нурислан-бей очень советовал не испытывать терпение Повелителя.

Махмуд-бек в который раз за это позднее утро приложил руку к сердцу, ощущая неприятное жжение под грудиной. Взгляд его невольно устремился за край особняка, где, в отдалённом углу высокого забора таилась крошечная, вроде бы заброшенная, дверка. Мало кто знал, что открывалась она в широкую наклонную трубу, по которой, щедро политой маслом, прямо в глубокие воды Босфора отправлялось ещё живое тело очередной провинившейся одалиски. Неожиданно для себя он представил, как двое мускулистых арапов запихивают в мешок связанную по рукам и ногам, извивающуюся и мычащую сквозь запихнутую в рот тряпку женщину, как скрывается в кожаном жерле знакомая рыжая грива, перевитая нитями жемчуга…

Всё зло от женщин.

Как бы не взрастил он, на свою голову, не Повелительницу, а Лилит, что погубит его и себя…

Однако прочь дурные мысли. Это всего лишь неудачный день. Его надо просто пережить.

— Не говорил ли почтенный Нурислан-бей, в каком настроении сегодня Повелитель? — обратился он к мальчику. Всегда, прежде чем идти на подобные встречи, он предпочитал узнавать, не штормит ли над морем Высочайшего благополучия духа. Бывало, что даже очередная непогода в Стамбуле вызывала ломоту в застуженных однажды на зимовке суставах Хромца, отзываясь весьма весомыми громами и молниями, летящими в его подданных.

— Великий Султан нынче, как и обычно, подобен солнцу, радующему мир. Он в добром здравии, полон сил и здоровья, да продлятся его дни ещё тысячу лет, — заученно отбарабанил посыльный. — Изволил дважды пошутить и почти ни на кого не сердился.

Украдкой капа-агасы сложил пальцы левой руки в благодарном жесте Судьбе. Ну… глядишь, не за тем же самым зовёт, что и валиде. Глядишь… обойдётся.

* * *

Нуха-ханум заметно нервничала. И эта её нервозность невольно передавалась всем — и простым служанкам, на которых так и сыпались пинки и затрещины, и наставницам-«курицам», из чьих подопечных предстояло выбрать «подарки»… Злыдню лихорадило. Все вокруг понимали, что поручение ей дано ответственное, политически важное, и ничего удивительного, что уважаемая Нуха пребывает с небольшом расстройстве чувств. Но никому и в голову не приходило, что в первую очередь она бесилась из-за Кекем.

За остальных одалисок Нуха была спокойна. Как-никак, их выберут из достойнейших, прошедших испытания. Но эта, эта…

Пользуясь тем, что наставницы из-за её косноязычия не любили вести с ней долгие беседы, Кекем училась, спустя рукава, больше уделяя внимание чтению и рукоделью, а уроками любовной страсти откровенно пренебрегала. Да никто, собственно, и не думал всерьёз предложить ей однажды остаться на смотрины; в дни посещения Великим их уголка гарема рыжую заику поспешно выпихивали в сад с младшими девочками, чтобы не путалась под ногами у настоящих красавиц, достойных получить каплю внимания от Солнцеликого. Кто же знал, что она потребуется сегодня! Она, видите ли, подходит под запросы франков!