я не был отцом Диэм. Я не растил ее с тех пор, как она родилась. Это не моя битва, хоть я каким-то образом и оказался в нее замешан.

Может, у меня нет законных прав, но у меня есть мнение. И уверенное. Поскольку вся ситуация не имеет ни одного решения, устраивающего всех, простая правда заключается в том, что участие в жизни Диэм – это привилегия. Которую Кенна утратила в ту ночь, когда решила, что ее свобода ценнее, чем жизнь Скотти.

У Грейс не достанет сил общаться с Кенной. Патрику может их хватить, но Патрик всегда старался хотя бы делать вид, что он силен настолько, насколько это нужно Грейс.

В ее присутствии он никогда не бывал сильно расстроенным. Он старался держать себя в руках после смерти Скотти, пока это не становилось слишком тяжело. В такие минуты он уходил и плакал один на заднем дворе.

Иногда я видел, как они оба начинают сдавать. Это всегда случалось в феврале, месяце, когда Скотти родился. Но потом приближался день рождения Диэм, в мае, и это снова вдыхало в них жизнь.

И Кенна должна это понять. Грейс и Патрик живут только ради Диэм. Она – та ниточка, которая держит их здесь.

И в этой картине Кенне нет места. Что-то можно простить, но иногда поступок бывает настолько тяжел, что сама память о нем может разрушить человека даже спустя десять лет. Патрик и Грейс живы потому, что мы с Диэм помогаем им забыть, что случилось со Скотти, настолько, что они могут прожить каждый следующий день. Но если Кенна будет рядом, его смерть будет бить им в лицо снова, снова и снова.

Патрик сидел с закрытыми глазами, сложив руки и поставив на них подбородок. Казалось, он молился про себя.

Я наклонился к нему и постарался, чтобы мой голос прозвучал убедительно:

– Диэм сейчас в безопасности. Кенна слишком боится полиции, и у нее нет средств начать борьбу за опеку. У вас есть преимущество. Я уверен, после сегодняшнего она сделает вывод и уедет обратно в Денвер.

Секунд десять Патрик смотрел вниз, на пол. Я видел, как на его плечах лежит тяжесть всего, что ему пришлось пережить.

– Надеюсь, – только и сказал он. Встал, прошагал через кухню и вышел. Когда за ним закрылась дверь, я выдохнул и закрыл глаза.

Все, что я сказал ему в утешение, было ложью. Судя по тому, что я уже знал о Кенне – хотя и очень мало, – у меня возникло ощущение, что до финала еще очень далеко.

– Ты какой-то рассеянный, – сказал Роман. Он взял у меня стакан и налил пива клиенту, который уже три раза заказывал его мне. – Может, тебе передохнуть. Ты тормозишь всю работу.

– Я в порядке.

Роман знал, что это не так. Всякий раз, оглядываясь на него, я ловил на себе его взгляд. Он пытался понять, что же со мной происходит.

Я еще час пытался сосредоточиться, но в баре было шумно, и, даже несмотря на то что у нас по субботам работал третий бармен, Роман не ошибся: я тормозил и только мешал всем, так что пришлось-таки взять чертов перерыв.

Я сидел на ступеньках в проезде, смотрел на небо и думал, что бы сейчас сделал Скотти. Он всегда был такой рассудительный. Хотя не думаю, что это в нем от родителей. А может, и так, не знаю. Может, после того, как у них разбились сердца, им стало труднее оставаться рассудительными.

За моей спиной открылась дверь. Я оглянулся через плечо – на улицу вышел Роман. Он сел рядом со мной, ничего не говоря. Это его манера показать, что он готов слушать.

– Кенна вернулась.

– Мать Диэм?

Я кивнул.

– Черт.

Я потер пальцами глаза, пытаясь ослабить головную боль, которая нарастала весь день.

– Я едва не трахнул ее вчера вечером. В моей машине после закрытия бара.

Он никак не среагировал на это. Я взглянул на него, но он смотрел куда-то перед собой. Потом поднял руку и с силой потер подбородок.

– Ты что?

Роман поднялся и прошел по проезду, глядя под ноги, словно до него только что начали доходить мои слова. Он казался таким же потрясенным, как и я, когда сложил два и два возле своего дома.

– Я думал, ты ненавидишь мать Диэм.

– Вчера вечером я не знал, что это ее мать.

– Как ты мог этого не знать? Она же была девушкой твоего лучшего друга?

– Я никогда ее не видел. Только однажды на фото. Ну и в газетах тоже. Но тогда у нее были длинные светлые волосы – она выглядела совсем по-другому.

– Вау, – сказал Роман. – А она знала, кто ты?

Я не знал, что ответить, и просто пожал плечами. Она, кажется, не удивилась, увидев меня у моего дома. Она расстроилась.

– Она явилась сегодня и попыталась увидеть Диэм. И теперь… – Я покачал головой. – Я бешусь, Роман. Патрик с Грейс этого не заслужили.

– У нее есть родительские права?

– Она лишена прав из-за долгого срока заключения. Мы надеялись, что она не появится и не захочет влезть в жизнь дочери. В смысле, они этого боялись. Мы все. Думаю, мы сейчас поняли, что получили предупреждение.

Роман кашлянул.

– Ну, знаешь, если по совести, то эта женщина родила Диэм. Как по мне, это и было предупреждение. – Роман любит во всем играть в адвоката дьявола. Так что и сейчас меня это не удивило. – И какой у них план? Они собираются дать Диэм встретиться с матерью, узнав, что она хочет этого?

– Патрику с Грейс будет слишком тяжело, если Кенна вернется в их жизнь.

Роман сморщился.

– А как к этому относится Кенна?

– Я не знаю, что там чувствует Кенна. Но никого нельзя заставить устраивать встречи ребенка с убийцей его отца, их сына.

Роман приподнял бровь.

– Убийцей. Это слегка перебор. Да, ее действия привели к смерти Скотти. Но эта девушка все же не хладнокровный убийца. Мне всегда казалось, что они уж слишком жестоко относятся к ней.

Мы с Романом не были знакомы в то время, когда умер Скотти. Он знал только саму историю. Но если бы он был тут пять лет назад и видел, как это на всех повлияло, и все равно сказал бы то, что сказал, я бы его ударил.

Но Роман – это Роман. Адвокат дьявола. Неофициальный.

– И что было, когда она пришла? Что они ей сказали?

– Она до них не добралась. Я перехватил ее на улице и отвез домой. И велел ей убираться