Немного выше по течению — брод, ниже, на участке соседней части, тонкий деревянный мостик, длиной приблизительно в пятьдесят метров. 4 часа 8 минут… 4 часа 9 ми…

Скачет секундная стрелка, незаметно рассвело. Стрелка уже отчетливо видна на циферблате. По ту сторону реки возвышается холм, точно так же, как тут у нас. Хотя там холмик немного пониже. За ним лесистая местность. Жиденькие перелески. На горизонте зажелтела бледная полоса.

И тут вдруг — в 4 часа 10 минут, с точностью до секунды, — вздымается огненная стена вдоль всего фронта. Темные клубы дыма высотой в сотни метров, воздушная волна следующего залпа каждый раз выталкивает их все выше в атмосферу. Все гремит и грохочет так, словно настал конец света. Земля дрожит. В воздухе стоит гул. Артиллерийский огонь прекращается. С воздуха наносят удары первые эскадрильи бомбардировщиков. Вторая эскадрилья, за ней третья. Самолеты разворачиваются и уходят. Снова артиллерия. Пехота отдельными группами выходит из укрытий, идут в атаку. Заговорили пулеметы.

Серая стена на востоке заметно посветлела. Сквозь дым и туман пробивается луч восходящего солнца, крадется по мокрым от росы кустам, ложится на бледно-желтую болотную траву. В излучинах реки болотной слизью густеет зеленая вода. Пахнет разложением и смертью.

На востоке занимается новый день. Новый мир. Железный занавес поднимается!..

Шлезак приехал погостить. Каникулы в Хозяйстве. Неправда, что лето уж слишком затянулось. Радостно, по-летнему солнечно.

— Ну, Венку! Сегодня к тебе приедет Венку. Ты рад?

Но сегодня эта шутка особенно раздражает. Каждый друг — это целый особый мир, и если сейчас приглашен нынешний, то другому, тому, что был в Ремети, полагается оставаться в царстве призраков. Уж эти их шуточки! Нашли, чем дразнить человека!

Нервное ожидание: друзья еще ни разу не были друг у друга в гостях. Хозяин снова принимается расставлять все как следует: аппарат Морзе для двоих — от него хорошо несет асфальтовой вонью, потому что поставлены новые батарейки; наколотые карты для фокусов; бездонный бумажный мешок с деталями для модели самолета и деревянными рейками, заляпанными все еще оглушительно пахнущим лаком.

Шлезак, долгожданный друг, надолго пропавший после своего побега из лагеря, исключения из школы, которое произошло, когда эта дружба еще только зародилась и не успела созреть; недели в лагере, который без него опустел, нетерпеливое ожидание сегодняшней радости, когда после всего наконец-то друг приглашен и настает happy-end с дружбой на всю оставшуюся жизнь, а я при чтении «Виннету» почему-то краснею. Неужели яблочко оказалось с червоточинкой? Витров не переставая говорит и говорит; включение аппарата Морзе:

— А зачем тебе два?

Витров весь красный как рак, как свекла. Говорить, говорить что-нибудь умное! И тут в какой-то момент тебе с безучастным взглядом:

— Ладно, сам знаю.

Ты умолкаешь, принимаешься качаться на кольцах, повешенных в дверном проеме.

— Давай, теперь ты!

Шлезак со скучающим выражением принимает предложение, но только на один качок.

— Осторожно! Смотри, чтобы тебя не стукнуло, а то они еще качаются!

— Слушай, может, лучше пойдем, что ли, погуляем?

Ничего не поделаешь! Карты и модель самолета лежат нетронутые. Ребята ходят по парку, Шлезак часто зевает. Называет новую школу:

— Все в порядке. Чего особенного-то?

Самым интересным в Хозяйстве оказалось кормление свиней.

— Ты чего? Вонища, что ли, не нравится?

С этого дня Витров больше всего полюбит свиней.

Поиски приключений в запретных проходах между цехами, в очистке. Шлезак немного запыхался. Витров: ему хотелось бы все замерить, отметить все подробности. Один раз Шлезак бросает на него внимательный взгляд:

— Слушай, зачем ты меня вообще позвал?

И Анатоль вдруг узнает в Шлезаке знакомые черты женщины из венского предместья, хозяйки садовой делянки: она так же благодушна, полновата, всеми любима, практична, болтлива, бессердечна… Червь сомнения оказался прав — из этой дружбы ничего не получится. И самым теплым солнечным тоном, очень заботливо:

— Ну, что тебе не так, Венку? Чем ты недоволен?

Радость возвращения. Тряский, громыхающий почтовый поезд. На развалюшистых деревянных лавках, которые годятся только на дрова, покачиваются, как полешки, дети, качаются над головами кое-как уложенные, перевязанные хлипкими веревочками картонные чемоданишки с выдранными замками. Бесконечные остановки. А сейчас и вовсе остановились посреди перегона, на каком-то заводском дворе: кругом все черно от копоти, все белое давно стало серым от грязи. Стрела подъемного крана угрожающе вытянулась к окну вагона, вот-вот выколет глаз. Спустя какое-то время двинулись дальше; потом их никак не пускают через мост; десять минут, двенадцать; похоже, что тут мы застряли на веки вечные, как Фридрих Барбаросса в Кифгейзере, и будем так сидеть, пока из детей не превратимся в бородатых старичков. Каким же ракетно-стремительным, прозрачнокрылым стрекозиным полетом под туманной луной, над зеркальной гладью родного пруда воображали себе дети радость этого возвращения, мечтая о нем день за днем на протяжении бесконечных лагерных лет под началом учителей и вожатых, и вдруг тут какие-то серо-желтые груши с дом высотой засыпали, затопили то ли сахаром, то ли спиртом, то ли песком весь рельсовый путь! Потом неожиданно поезд рванул с места и помчался вперед, и замелькали флаги, флаги… И как случилось, что дети вдруг очутились дома? В конце концов счастье всегда наступает.

Поход. Все еще в лагере ДЛО в Храце на Кампе. Слава Богу, скоро мы поедем домой и для нас начнутся каникулы. Можно будет немного передохнуть без надоедливых учителей и вечно орущих вожатых, без идиотских строевых учений. Июньская жара, роскошный солнечный день, но никакой воли. Хуже всех — старший вожатый лагеря Термейлен из Фрисландии, который трубит, как белокурый лось, выкрикивая команды на непривычном для нас наречии. Интересно, водятся ли во Фрисландии лоси? В его представлении мы не разговариваем, даже не болтаем, а только «лопочем». Для него мы, ребята из Остмарка, какие-то недочеловеки. А наш младший вожатый, пятиклассник, хотя из местных (его фамилия Биссек), но тоже не лучше. Вдобавок он еще и вредный, как многие венцы. Сегодня нам приказано, несмотря на июньскую жару, выступить в поход, напялив на себя зимнюю форму. Это делается для того, чтобы мы познакомились с еще одним прекрасным уголком здешней природы и выучили перед возвращением в Вену две-три новые песни.

Биссек разучивает с нами глупейшую моряцкую песню, в которой встречаются английские словечки, мы их не понимаем. Английский у нас начнется только с пятого класса, для Биссека это возможность вволю над нами поиздеваться. Мы все терпеть не можем английский и даже не пытаемся что-то понять или научиться правильно произносить слова, ведь англичане — наши враги.