– Кажется, что целую вечность, но на самом деле всего три дня, от катастрофы до острова, – коротко отвечает Дейв и меняет позу – теперь щиколотка его левой ноги лежит на колене правой. – Сказать по правде, были и черные моменты, когда я, например, думал, что мы так и умрем на этом плоту.

– И как вы проводили эти дни? – спросила Женевьева, потирая кончики пальцев так, словно на них остался какой-то маслянистый осадок. Судя по тону, то, о чем она спрашивала, было ей совершенно безразлично, но Дейв все равно не забывал об осторожности – на всякий случай. Не исключено, что она просто притворяется.

– Когда как. Нам повезло – покидая самолет, Лиллиан захватила свой рюкзак. В нем была бутылка с водой и еще кое-какие припасы, они нас очень выручили. А еще я не могу забыть аптечку, которую вынес из самолета Кент. Без этих двух вещей мы бы не протянули и суток.

– А земля? – вдруг бросается она вперед, перескакивая через целую кучу вопросов, к которым Дейв так тщательно готовился. – Когда вы увидели ее впервые?

Ответ застревает у него в горле, и получается минута молчания в память о тех мучительных, бесконечных часах на спасательном плоту, которые с такой легкостью отмела сейчас Женевьева Рэндалл. Ему пришлось напомнить себе, что в его случае меньше значит лучше. Дейв не возражал бы, если б она сразу перешла к тому, как их спасли с острова.

– На третий день, около полудня, – ответил наконец он. – Солнце стояло высоко в небе и жгло мне лоб. Воды в бутылке оставалось всего на несколько глотков, а Маргарет опять впала в кому. Все выглядело совершенно безнадежно. – Длинная струя пота потекла по его шее на спину, как будто его тело вдруг вспомнило непереносимую жару, царившую тогда в лодке. – Так что я сначала подумал, что это мираж. Я был очень слаб. Мы все были едва живы. И все же ни один из нас не поддался искушению пить соленую воду, поскольку Кент объяснил нам, что от этого сходят с ума. Правда, вопрос о том, в своем ли я уме, и так не давал мне покоя. Дело в том, что в море, прямо по направлению моего взгляда, возникла и все время росла и росла какая-то изумрудная точка. Прошел час, прежде чем я сказал об этом другим.

– И что вы тогда чувствовали? – спросила она.

– Сначала я просто не верил своим глазам, потом меня охватил восторг, и я наконец ощутил надежду. Откуда нам было знать, что это за остров, обитаем он или нет; конечно, мы сразу решили, что спасены и что все наши испытания окончены.

Дейв помнил тот трепет взволнованного ожидания, как будто бабочки взмахивали крылышками в его желудке, пока волны лениво подпихивали их плот все ближе и ближе к растущей ярко-зеленой точке. Он был уверен, что они плывут навстречу спасению. Ждал, что, когда волны выбросят их плотик на песок, к ним со всех сторон сбегутся изумленные купальщики. Воспаленный от жары мозг уже рисовал ему соблазнительные картины пляжного бара, и как они побегут к нему и возьмут по большому стакану роскошного, холодного лимонада.

– Как вы попали на остров, у вас ведь не было ни мотора, ни весел? – спросила Женевьева без того скепсиса, с которым она расспрашивала про Терезу, скорее заученно и отрепетировано.

– Когда мы убедились, что перед нами действительно земля, наша радость сменилась огорчением. Нас несло течением, которое проходило совсем рядом с островом, но все же не захватывало его. Двигались мы медленно, так что у нас было время подумать и спланировать, как нам быть. Сначала мы пробовали грести руками как веслами, но это не помогло, вырваться из объятий течения у нас не было сил. Не забудьте, мы ведь не ели и не пили несколько дней, к тому же изрядно обгорели на солнце, так что гребцы из нас были никакие. Тогда Кент придумал спуститься в воду и плыть, толкая перед собой плот и гребя ногами.

– И вы спустились? – перебивает журналистка, склоняя голову на бок. – Не боялись, что там могут оказаться акулы? – Ее медовые брови вскидываются, одна немного выше другой, заставляя Дейва гадать, что является причиной такого несоответствия – скальпель пластического хирурга или каприз природы.

– Ну, знай мы тогда то, что знаем теперь, мы бы, конечно, трижды подумали. С другой стороны, мы были так измучены многодневным болтанием в море, что готовы были сойти на землю любой ценой; к тому же мы думали, что на острове нас ждут люди, еда и средства связи. Так что, даже если бы мы и подумали об акулах тогда, то наверняка сочли бы риск оправданным.

– Пожалуйста, расскажите, как все было, когда вы высадились. Что вас ждало на острове, и в каком состоянии были вы и другие пассажиры?

– Хуже всего было в первую ночь. – Дейв почувствовал озноб, совсем как тогда, когда ветер пронизывал его насквозь мокрую рубашку. – До берега мы добрались уже в темноте. У нас не было ни огня, ни воды, ни еды. Мне почему-то особенно запомнилось, как темно было кругом. Лиллиан занималась Маргарет, Кент сразу куда-то исчез, а я почти всю ночь проспал на плоту.

При упоминании о свекрови Лиллиан журналистка сразу навострила уши.

– А Маргарет, сколько она еще протянула? – Неужели это возможно – свести весь финал жизни человека к одному небрежному вопросу? Он решил отвечать подробно, в память о Маргарет.

– Она рассталась с жизнью в течение первых двадцати четырех часов после высадки на остров. Помочь ей мы были уже не в силах. Ей нужны были больница, квалифицированный хирург и хорошо оборудованная операционная. Думаю, что когда мы только увидели остров, Лиллиан еще надеялась, но когда мы оказались на нем и поняли, что вокруг никого нет, стало ясно, что для Маргарет уже все кончено.

– Перед повторным захоронением рядом с могилой мужа в Айове, ее тело подробно обследовали патологоанатомы. Вы знакомы с результатами их работы? – Нет, он даже не знал, что это было.

– Э, хм… Нет, я об этом не слышал. – Дейв с трудом сглотнул, надеясь разбить сухой комок, который распирал ему горло.

И зачем только они лгали о Маргарет? Чтобы уменьшить вину Лиллиан? Неужели кто-то и вправду обвинил бы ее за то, что она оставила тот несчастный лэптоп на сиденье? Кто? Джерри? Вряд ли. Если б он, Дейв, лучше соображал, когда они придумывали, что будут рассказывать после спасения, то понял бы, что это была лишняя ложь – ничем не оправданная и, может быть, даже фатальная. А теперь, если Женевьева Рэндалл докажет, что они солгали в чем-то одном, то вполне может заподозрить, что им есть что скрывать.

Из сумки, которая стояла рядом с ее стулом, журналистка достала большой конверт из толстой желтой бумаги.

– Здесь у меня отчет. – Она вытянула из конверта несколько хрустких, скрепленных степлером страниц и помахала ими. – Вот он. В нем сказано, что женщина скончалась от обширного повреждения лобной кости, похожего на результат удара, нанесенного тупым предметом. – Пролистав страницы, Женевьева положила их себе на колени и подалась вперед для следующего вопроса. – Как это могло случиться?

– Э-гм… я не знаю. Наверное, во время катастрофы.

Едва заметная улыбка тронула уголок ее губ, сильно встревожив Дейва.