А там Франсис что-то горячо втолковывал Арману и близнецам. Те его слушали с таким же вниманием, с каким недавно смотрели фильм про кунг-фу. Франсис оказался прекрасным рассказчиком, не хуже близнецов, он то и дело вворачивал в свои истории самодельные словечки, смешивая суахили, французский, английский и кирунди.

Когда на улице стало не так жарко, мы позвали Франсиса купаться на речку.

— Если уж купаться, я покажу вам кое-что получше, чем Муга. Пошли.

На большой дороге он остановил бело-голубое такси. Сначала шофер стал бухтеть — не хотел сажать в машину целую ораву мальчишек, но Франсис помахал у него перед носом тысячной купюрой, и он поехал как миленький. Мы онемели — чудеса! Поехать за пределы тупика, всем вместе — вот это да!

— А куда едем? Куда едем? Куда едем? — тараторили близнецы.

— Это сюрприз, — с таинственным видом отвечал Франсис.

В окна дул горячий ветер. Арман высунул руку и изображал ладонью самолет. Город бурлил: шумный рынок, кишащий велосипедами и микроавтобусами автовокзал. Не поверишь, что в стране идет война. Вдоль шоссе Принца Луи Рвагассоре красовались раскидистые манговые деревья, увешанные плодами. Ребята из другого района сбивали их шестами. Когда мы поравнялись с ними, Жино нажал на клаксон. Такси поднималось в верхнюю часть города. Постепенно свежело. Мы проехали мимо мавзолея принца с большим крестом и тремя остроконечными арками трех цветов национального флага. Сверху, огромными буквами, девиз страны: «Единство. Труд. Прогресс». С высоты, на которую мы поднялись, открывалась панорама города. По форме Бужумбура напоминала пляжный шезлонг. Как будто курорт раскинулся между горным хребтом и озером Танганьика. Остановились мы перед коллежем Святого Духа, большим, похожим на белый пароход зданием в верхней точке города. Мы никогда еще так высоко не забирались. Франсис дал шоферу обещанную тысячу и попросил подождать нас.

Мы зашли в ограду коллежа, и тут пошел дождь — крупные теплые капли оставляли кратеры в пыли, грязные брызги летели нам на лодыжки. Запахло влажной землей. Ученики, спасаясь от дождя, разбегались по классам и дортуарам. Скоро во дворе никого, кроме нас, не осталось. Мы следовали за Франсисом по аллеям. Я шел с открытым ртом, дождевые капли попадали на язык и холодили нёбо. Наконец мы дошли до невысокой стенки и увидели за ней бассейн. Фантастика! Настоящий олимпийский бассейн с высоким бетонным трамплином. Франсис сразу разделся догола и побежал к воде. Жино — за ним. Мы все тоже разделись — даже стыдливый Арман — и нырнули бомбочкой, прижимая колени к груди. Дождь яростно хлестал по поверхности воды, а то вдруг ее пронизывал луч солнца. Мы ошалели от счастья, как будто все разом повлюблялись. Хохотали как сумасшедшие, резвились до изнеможения: плавали туда-сюда, устраивали какие-то дурацкие гонки, хватали друг друга за ноги, в шутку топили. Франсис становился на край бассейна и делал заднее сальто. Ребята были в полном восторге, и больше всех — Жино. Глаза у него так и блестели, когда он смотрел на эти спортивные подвиги. Меня грызла ревность.

— А оттуда, с вышки, можешь? — с обожанием в голосе спросил Жино.

Дождь барабанил по нашим лицам. Франсис задрал голову и ответил:

— Ты спятил? Тут все десять метров! Я разобьюсь насмерть.

Я не колебался ни секунды. Так мне хотелось доказать Жино, что я круче Франсиса. Я вылез из воды и решительно направился к лестнице трамплина. Ступеньки были скользкие, а площадка терялась в тумане. Пока я карабкался вверх, по лицу ручьями текла вода и даже глаз не давала открыть. Я изо всех сил цеплялся руками за поручни и молил Бога — только бы не сверзиться. Ребята глядели на меня как на сумасшедшего. Наконец я долез доверху и дошел до края трамплина. Друзья не могли поверить. Сверху их головы были похожи на разбросанные по воде мячики. Меня не мутило, только сердце колотилось со страшной силой. Хотелось вернуться. Но я так и видел физиономию Франсиса: как он начнет насмехаться над струсившими мамочкиными сынками. И Жино меня запрезирает, переметнется к Франсису, а потом вообще отвернется, забудет о нашей дружбе и о клятве на крови.

С вышки было видно все: Бужумбура, огромная равнина, синяя гладь озера Танганьика, а за ним — вековые горы Заира. Я стоял голышом над своим родным городом, и меня омывали косые волны тропического ливня. Кусочки бледной радуги проступали на пенистых облаках. Друзья кричали: «Прыгай, Габи! Давай, Габи! Давай!» Страх нарастал. Тот, что обычно подло сковывал меня. Я повернулся спиной к бассейну. Пятки теперь нависали над пустотой. По ноге спиралью побежал желтый ручеек — я описался. Для храбрости я, перекрикивая шум дождя, подобный грохоту водопада, издал боевой клич индейцев. В тот же миг мои ноги поджались, спружинили, и я полетел спиной вперед. Тело перевернулось в воздухе, кувырок получился безупречный, как будто им управляла какая-то неведомая сила. Дальше я просто падал безвольной куклой. Провал в сознании, а потом меня поймала в ватные объятия вода, обдала жарким вихрем, как лихорадка больного, и каскадом щекочущих пузырьков. Я опустился на самое дно бассейна и распластался там со сладким чувством своего геройства.

Когда же вынырнул — какой триумф! — ребята кинулись ко мне, вопили «Габи! Габи!», бассейн гудел, точно большой тамтам. Жино поднял мою руку, как чемпиону на боксерском ринге. Франсис поцеловал меня в лоб. Мокрые руки обнимали, теребили, сжимали меня. Я это сделал! Второй раз в жизни победил проклятый страх. И скоро вовсе отброшу этот позорный черепаший панцирь.

Прибежал местный сторож — гнать нас прочь из бассейна. Мы похватали мокрые одежки и дунули со всех ног, задыхаясь от хохота. Даже таксист покатился со смеху, когда мы в чем мать родила запрыгнули в его машину. Стемнело, дождь не унимался. Машина с включенными фарами медленно ехала вниз по извилистой дороге, мы проезжали район Кирири. Чтобы увидеть город, приходилось протирать запотевшее стекло мокрыми трусами. Теперь Бужумбура была плантацией огней, усыпанным светлячками полем, которое разгоняло сумрак долины. По радио Джеффри Ориема пел «Макамбо», и его голос был каплей блаженства, таял в наших душах как кусочек сахара, успокаивал нас, ошалевших от чрезмерного счастья. Никогда мы не чувствовали себя такими свободными, переполненными жизненными силами, дышащими в унисон, связанными общим кровотоком, пропитанными общей негой. Я жалел, что так плохо думал о Франсисе. Он такой же, как мы, как я сам, обычный мальчишка, который перебивается, как может, в мире, не оставляющем ему выбора.

На Бужумбуру хлынул настоящий потоп. Сточные канавы выходили из берегов, по ним из верхней части города и до самого озера неслись потоки мутной воды вперемешку с мусором. Дворники елозили по лобовому стеклу без всякого толка. Лучи автомобильных фар метались по дороге, прорезая чернильную тьму и заставляя дождевые капли вспыхивать белым и желтым цветом. Мы возвращались в свой тупик, исходную точку этого безумного дня.

На мосту через Мугу такси внезапно остановилось. Так резко, что нас швырнуло вперед и мы повалились друг на друга. Франсис врезался головой в приборную доску. Когда он ее поднял, из носа сочилась кровь. Очухавшись, мы посмотрели на водителя, и нас поразил его вид. Он замер, точно пораженный громом. Вцепившись в руль окаменевшими руками и глядя на дорогу вытаращенными глазами, он повторял: «Шейтани! Шейтани!» То есть дьявол.