Встретившись взглядом с Маттео, она уловила в его глазах боль — и ощутила, как сердце ее дрогнуло. Этот могучий и властный мужчина никогда не знал любви матери, не чувствовал тепло ее рук — особенно в самые первые часы после рождения, когда связь матери и ребенка особенно сильна и определяет дальнейшее его существование. Кто дарил любовь и ласку новорожденному малышу, пока остывшее тело его матери провожали в последний путь? Неудивительно, что Маттео не выказал желания сблизиться с маленьким сыном — он просто не знал, как это сделать.

— А твой отец не пытался окружить тебя двойной заботой?

Маттео горько усмехнулся:

— Обычно ты либо выживаешь, либо тонешь. Отец оставил меня на попечение молодых нянюшек, которых, главным образом, затаскивал к себе в кровать — а потом они уходили. Либо их увольняла очередная приемная мамочка. Но сколько бы женщин ни побывало у него в постели, отец так и не оправился от потери матери. Никто не смог восполнить эту утрату.

Кира не могла отвести глаз от его ожесточенного лица. Винил ли его отец за трагическую случайность — и было ли это причиной их холодных отношений? Винил ли Маттео отца за тщетные попытки подыскать себе новую жену? А каждая новая мамочка, наверное, постоянно помнила, что мальчик — ожившая тень той, с кем они не могли соперничать. А между тем ему нужны были понимание и любовь — хотя он и не признавал ни того ни другого. Кира коснулась его напряженной руки — но под ее пальцами перекатывались литые мышцы. Она принялась массировать его предплечья.

— Так что мы будем делать теперь, Маттео? — тихо спросила она.

Он отстранился, точно давая понять, что такие решения принимаются без эмоций.

— А что ты хочешь?

Кира поняла, что он готов к переговорам — что наверняка происходило не так часто в плане отношений. А их связывали именно отношения — как-то незаметно эта связь переросла во взаимную осторожность, боль и нелегкое знакомство. Сейчас они могут двигаться дальше — но только если он позволит полюбить себя, а она осмелится это сделать, ничего не требуя взамен. Нельзя ведь потребовать от него любви к сыну — но можно надеяться, что со временем он этому научится. Также нельзя потребовать любви к себе.

— Меня устроит любой вариант, — прошептала она. — Если только мы будем вместе — ты, я и Сантино.

Она наклонилась, чтобы поцеловать Маттео — и он не мог припомнить, чтобы кто-либо раньше целовал его так. Это наполнило его некой надеждой, и все чувства словно бы пробудились. Он попытался что-то возразить, и Кира, отстранившись на миг, посмотрела на него своими бездонными синими глазами. Он не мог понять, что испытывает к ней, — но сейчас это и не имело значения. Главные успехи в жизни и бизнесе порой основываются вовсе не на понимании, а на инстинкте. Разве не было в его делах похожих случаев — когда все вокруг твердили, что он сумасшедший, а очередная сделка оборачивалась головокружительным успехом, потому что в глубине души он всегда знал, что победит. Сейчас ощущение было тем же.

— Я научусь общаться с сыном, — сказал он.

— Это первый шаг, — робко произнесла она.

Судя по выражению ее лица, не эти слова она ожидала услышать, но Маттео не собирался обещать ничего грандиозного. А что, если он не сумеет выполнить громкого обещания?

— А еще я хочу жениться на тебе, — сказал он внезапно.

Вот теперь лицо ее переменилось — оно выражало удивление и, возможно, капельку восторга, который быстро сменился подозрением. Или, быть может, ей показалось.

— Жениться?

Маттео кивнул.

— Чтобы Сантино имел то, чего никогда не было у тебя. Даже если наши отношения не продлятся, это его защитит, — с уверенностью сказал он. — А еще он однажды унаследует мое состояние. Неужели ты не понимаешь?

Кира внезапно быстро-быстро заморгала, точно с трудом сдерживая слезы, но в последний момент собралась с духом и кивнула.

— Да, полагаю, это самый разумный вариант в сложившейся ситуации, — согласилась она.

— Так ты станешь моей женой?

— Да, стану. Но лишь ради Сантино — пусть он, в отличие от меня, будет рожден в законном браке. Ты ведь понимаешь.

Она с вызовом посмотрела на Маттео — и ему в голову пришло, что, наверное, оба они не до конца откровенны друг с другом.

— Конечно, понимаю, дорогая, — мягко ответил он.

Услышав шаги за спиной, Кира, стоя перед зеркалом, повернулась и увидела Клодию в красивом цветастом платье, заменившем ставшую привычной голубую униформу.

— С Сантино все в порядке? — спросила Кира, скорее по привычке, нежели из страха, потому что не далее как час назад она видела сына, наряжая его на свадьбу родителей.

Клодия улыбнулась:

— Отлично, синьорина. С ним играет отец. Говорит, обучает его итальянскому, уверен, что он запомнит.

Кира снова повернулась к зеркалу и заставила себя наконец закончить прическу — повторяя себе, что совершенно не обязательно было наряжаться, ведь бракосочетание планировалось чисто формальным. Однако на короткой церемонии должны были присутствовать отец с приемной матерью Маттео, и Кира была полна решимости хоть чуть-чуть развеять их изумление относительно выбора невесты.

— Какую свадьбу ты бы хотела? — спросил Маттео по пути из Рима.

Она тогда предоставила право первого слова ему, и он рассмеялся.

— Что-нибудь незначительное, без лишней суеты, я не фанат свадеб.

Разумеется, она согласилась, что это будет лучше всего — хотя в глубине души хотела пышную церемонию. Наверное, каждая женщина хоть раз да желала подобный праздник — суета, цветы, конфетти. А может, свадьба всегда была для нее чем-то сказочным. У тети всегда стояла на столе фотография — на ней она в белом платье и вуали и сжимала букет. Когда была жива мама, сестра все время ее спрашивала: «Неужели ты бы не хотела пышную свадьбу, Брайди?» А та отвечала, что не любит помпезность и церемониальность. И Кира полагала, что разделяет такую точку зрения — пока не согласилась выйти за Маттео и не поймала себя на сожалении о том, что свадьбу придется сыграть тихо. Да это и нельзя было назвать свадьбой — скорее, они заключали контракт ради благополучия сына. Ни любви, ни привязанности, ни желания провести вместе всю жизнь. По крайней мере, это было справедливо в отношении Маттео.

Кира вздохнула. Еще более пугающим, чем мечты о свадьбе, стало для нее откровение, что чувства к Маттео начали меняться. Сейчас она понимала его немного лучше — оттого, что он позволил ей заглянуть за маску неприступности и холодности. Но все же она решила не обольщаться и не мечтать о том, чего не может произойти. Лучше постараться стать для него хорошим компаньоном — и подарить ему тепло, чтобы он хоть немного оттаял и впустил ее в свой мир. Он в свою очередь делал все возможное, чтобы измениться. После возвращения из Рима он планомерно навещал сына и окружал его заботой — иногда даже вставал по ночам, утихомиривая сонные протесты Киры поцелуем. Время от времени кормил малыша, а однажды даже сменил подгузник — хотя и продолжал впоследствии повторять, что эту задачу с радостью предоставил бы женщинам. Однако Кира не могла себя обманывать относительно главного: все это было лишь представлением, а Маттео методично выполнял необходимые действия. Он был хорошим отцом — как и хорошим любовником, он ведь преуспевал во всем, за что брался. Но главным его побуждением оставалось чувство долга. Сердце его оставалось невозмутимым — и пока Киру это устраивало, между ними должны были продлиться мир и покой.