Если высокоранговые особи могут причинять столько проблем, то зачем они нужны вообще? Ну, во-первых, чтобы разрешать споры. Вместо того чтобы заставлять всех примкнуть к какой-либо стороне, можно ли придумать лучший способ уладить ситуацию, чем наделить одного индивида, совет старейшин или правительство полномочиями служить всеобщему благу, поддерживая порядок и находя решения при разногласиях? В эгалитарных обществах по определению отсутствует социальная иерархия, которая может навязывать свое мнение в спорах, и вследствие этого они зависят от третьей стороны. Ключом здесь является непредвзятость и справедливость. Перенятый судебной системой современного общества третейский суд – арбитраж – защищает общество от его главного врага: тлеющих усобиц.

Доминантные шимпанзе обычно прекращают драки, либо поддерживая слабого против сильного, либо посредством вмешательства незаинтересованных сородичей. Они могут влезть, вздыбив шерсть, между дерущимися, пока те не перестанут вопить, разогнать их с помощью угрожающей демонстрации или буквально растолкать сцепившихся противников руками. Причем похоже, что главной их целью является прекращение враждебных действий, а не поддержка одной партии против другой. Например, за считаные недели после достижения ранга альфа-самца Лёйт, самый справедливый лидер, какого я когда-либо знал, принял на себя, что называется, роль «регулировщика». Ссора между двумя самками вышла из-под контроля, полетела шерсть. Множество обезьян бросились в схватку. Огромный клубок дерущихся, вопящих шимпанзе катался по песку, пока Лёйт не подскочил и буквально не разбил его на части. Он не выбирал сторону, как все остальные, – вместо этого любой, кто продолжал драку, получал от него затрещину.

Можно было бы подумать, что обезьяны станут поддерживать своих родственников, друзей и союзников. Это действительно так для большинства членов обезьяньего сообщества, но самец-регулировщик действует по другим правилам. Став альфой, Лёйт как будто поставил себя над конфликтующими партиями, его вмешательство было нацелено на восстановление мира, а не на помощь своим друзьям. Вступление Лёйта в конфликт на стороне каких-либо конкретных индивидов никак не было связано с тем, сколько времени он проводил с ними за грумингом. Лёйт был единственным беспристрастным шимпанзе, то есть отделял свою деятельность как арбитра от социальных предпочтений. Я узнал, что так поступают и другие самцы, и, когда Кристофер Боэм перешел из антропологии в приматологию, он также наблюдал в дикой природе высокоранговых шимпанзе, которые эффективно предотвращали и прекращали конфликты или уменьшали их частоту.

Группа признает авторитет не любого претендующего на роль арбитра. Когда Никки и Йерун сообща правили арнемской колонией шимпанзе, Никки пытался вмешиваться, если начинались ссоры, однако чаще сам становился объектом агрессии. Старшие самки особенно сопротивлялись, когда он встревал в разборки и начинал бить их по голове. Одной из причин могла быть та, что Никки вовсе не проявлял беспристрастие: он присоединялся к своим друзьям вне зависимости от того, кто начал драку. А вот попытки Йеруна умиротворить сородичей всегда принимались с готовностью. С течением времени старый самец перетянул на себя роль регулировщика от молодого партнера. Если вспыхивала ссора, Никки даже не утруждался встать с места, предоставляя Йеруну ее улаживать.

Это подтверждает наблюдения, что роль регулировщика может исполнять второй по рангу и что именно группа решает, кто будет это делать. Если эта роль – нечто вроде зонтика, прикрывающего слабых от сильных, то его держит все сообщество, члены которого оказывают доверие самому эффективному арбитру, наделяя того широкими полномочиями, необходимыми для обеспечения мира и порядка. Это важно, потому что даже мельчайшая размолвка между двумя детенышами может перерасти в нечто худшее. Детские драки вызывают напряженность между матерями, и каждая стремится защитить собственных отпрысков. Как это нередко случается и в человеческих детских садах, появление на сцене одной из матерей приводит в ярость другую. Если кто-нибудь более авторитетный берет на себя разрешение этих проблем, – причем точно известно, что он сделает это справедливо и с минимальным применением силы, – это приносит облегчение всем.

Таким образом, то, что мы видим у шимпанзе, – точка на полпути между жесткими иерархиями в сообществах мартышкообразных, с одной стороны, и человеческим стремлением к справедливости – с другой. Конечно же, люди никогда не достигают полного равенства даже в небольших сообществах. И сглаживание различий в человеческой иерархии – это непрестанная борьба по той простой причине, что у нас есть врожденное стремление к высокому статусу. Эгалитаризм – в той степени, в какой он достижим, – требует, чтобы подчиненные объединялись и следили за соблюдением собственных интересов. Сами политики, возможно, занимаются всем этим ради власти, но электорат заинтересован в том, чтобы они служили общему благу. Неудивительно, что политики предпочитают говорить о втором мотиве, а не о первом.

Когда мы избираем лидеров, то, по сути, заявляем им: «Ты можешь пребывать в высших кругах там, в столице, но только пока мы считаем тебя полезным». Так демократия весьма элегантно удовлетворяет два человеческих стремления сразу: волю к власти и желание держать ее под контролем.

Я дал Маме такое имя из-за ее положения матриарха в колонии шимпанзе зоопарка Бюргерса в Арнеме. Все самки слушались ее, а все самцы считали главным посредником в политических спорах, чей голос был решающим. Если напряжение нарастало до точки, в которой настоящая схватка становилась неизбежной, ссорящиеся самцы бросались к ней и сидели в ее объятиях, каждый со своей стороны, вопя друг на друга. Величайшая уверенность в себе в сочетании с материнским отношением сделали Маму абсолютным центром власти.

Одна до сих пор жива[16]. Всякий раз, как я навещаю зоопарк, она узнает меня среди толп посетителей и тащит свои изъеденные артритом кости поближе, чтобы поздороваться со мной через ров. Могу вас заверить, что в схватке с Мамой у меня не было бы ни единого шанса. Она, без сомнения, тоже это понимает. Но, не позволяя этому сбить нас с толку, мы оба знаем: общественное устройство – это одно, а кто и что реально может с кем-то сделать – совсем другое.

Эта двухслойная природа общества чрезвычайно любопытна. Его формальная структура должна быть прозрачной, чтобы оно выполняло свои функции, однако под поверхностным слоем мы обнаруживаем более скрытые влияния. Индивидуум может обладать властью, не будучи на самом верху иерархии, или, наоборот, быть на вершине и не иметь большого влияния. Так, например, в арнемской колонии кряхтение и приседания с поклоном формально ставили Никки выше Йеруна, Йеруна выше Лёйта, Лёйта выше Мамы, Маму выше прочих самок и так далее. Тем не менее за этим видимым порядком существовала теневая структура, в которой Йерун дергал за веревочки, управляя Никки, сила Лёйта в большой степени нейтрализовывалась, а Мама пользовалась, пожалуй, большим влиянием, чем Йерун.