Основная идея этой конференции заключалась в том, что мы будем жить в более безопасном мире – теперь, когда одна из двух крупнейших мировых военных держав уходит в прошлое. Нам предстояло обсудить, чего ожидать: как будет устроен новый мировой порядок и какую пользу могут извлечь Соединенные Штаты из новообретенного статуса единственной сверхдержавы. Однако у меня были претензии к исходной предпосылке, поскольку угасание одной из двух сил вовсе не означает, что бразды правления непременно переходят к другой. Так может быть в менее сложном мире, но американцы иногда забывают, что в их стране проживает всего 4 % населения планеты. Мою оценку международной ситуации было бы легко проигнорировать, поскольку она базировалась на поведении животных, если бы один из политологов не высказал ровно те же идеи, только на основании военной истории. Суть наших докладов можно выразить в обманчиво простом тезисе теории коалиций: сила есть слабость. Эту теорию прекрасно иллюстрирует выбор Йеруном партнера после того, как сам он утратил верховное положение. На короткое время альфой стал Лёйт. Поскольку физически он являлся самым сильным самцом, то с большинством ситуаций мог справиться самостоятельно. Более того, вскоре после взлета Лёйта на его сторону перешли одна за другой все самки, и самое главное – Мама. Она в то время была беременна, и естественно, что в таких обстоятельствах самки делают все, чтобы стабилизировать иерархию. Несмотря на свое выгодное положение, Лёйт изо всех сил старался препятствовать всякому дружескому общению между другими самцами, особенно между Йеруном и единственным, кто мог представлять угрозу, – Никки. Иногда такие сцены перерастали в стычки. Заметив, что оба других самца хотят с ним дружить, Йерун с каждым днем все больше ощущал свою важность.

В этот момент у Йеруна было два варианта на выбор: он мог примкнуть к самому сильному игроку – Лёйту и получить от этого некоторые выгоды; какие именно – решал бы Лёйт. Или мог помочь Никки бросить вызов Лёйту и в итоге создать нового альфа-самца, который будет обязан ему своим положением. Мы видели, что Йерун избрал второй путь. Это соответствует парадоксу «сила есть слабость», согласно которому самый могущественный игрок зачастую является наименее привлекательным политическим союзником. Лёйт, на свою беду, был слишком силен. Присоединившись к нему, Йерун получил бы ничтожно мало. Будучи «сверхдержавой» в своей группе, Лёйт на самом деле нуждался лишь в нейтралитете старого самца. Для Йеруна логичным выбором было поддержать своей силой и авторитетом Никки. Он становился кукловодом, серым кардиналом, имеющим куда больше рычагов воздействия, чем мог бы когда-либо мечтать под властью Лёйта. Его выбор также приводил к возрастанию собственного престижа и доступа к самкам. Таким образом, если Лёйт воплощал собой принцип «сила есть слабость», то Йерун служил иллюстрацией сопряженного принципа «слабость есть сила», в соответствии с которым мелкие игроки могут занять позицию в той точке пересечения интересов, которая сулит им бо́льшую выгоду.

Те же самые парадоксы действуют на международной политической арене. Еще со времен, когда Фукидид писал о Пелопонесской войне более 2000 лет назад, известно, что государства ищут союзников против тех государств, которые воспринимаются как всеобщая угроза. Страх и недовольство ведут более слабые партии в объятия друг друга, побуждая их утяжелить более легкую чашу весов. Результатом является баланс сил, в котором все государства занимают важное положение. Иногда одна страна становится единственным «балансиром» – таковым была в Европе Британия перед Первой мировой войной. Имея мощный флот и будучи практически неуязвима к вторжению, Британия занимала идеальное положение, чтобы помешать любой из континентальных сил получить значительный перевес.

Контринтуитивные выводы – дело вполне обычное. Представьте парламентскую систему, в которой для принятия решения большинством голосов нужен перевес в один голос из 100 и где есть три партии: у двух по 49 мест, а у одной крошечной партии всего два голоса. Как вы думаете, какая партия самая могущественная? При таких обстоятельствах (фактически существовавших в Германии в 1980-е) у руля будет партия с двумя местами. Коалиции редко бывают бо́льшими, чем это необходимо для победы, и потому две крупнейшие партии не имеют никакого желания править вместе. Обе будут обхаживать меньшую партию, отдавая ей несоразмерно большую власть.

Теория коалиций также рассматривает «минимально выигрышные коалиции», в которых игроки предпочитают быть частью коалиции – достаточно большой, чтобы победить, но достаточно маленькой, чтобы они сами могли что-то изменить внутри нее. Поскольку присоединение к сильнейшей партии уменьшает приобретенные выгоды, ее редко считают лучшим выбором. Даже если в обозримом будущем Соединенные Штаты станут сильнейшим игроком на мировой арене и с экономической, и с военной точки зрения, это никак не гарантирует включения их в коалицию победителей. Наоборот, автоматически будет нарастать неприятие, ведущее к формированию уравновешивающих коалиций среди остальных сил. Я говорил о теории коалиций на конференции в аналитическом центре, полагая, что это общепринятая идея, но мои комментарии были встречены с явным недовольством. В планы Пентагона определенно не входили сценарии типа «сила есть слабость».

Однако прошло совсем немного времени, и развитие получил именно такой сценарий. Однажды утром в 2003 г. я проснулся и обнаружил в своей утренней газете неожиданную картину: три улыбающихся министра иностранных дел шли бок о бок к залу Совета Безопасности ООН. Министры Франции, России и Германии заявили о своем несогласии с планируемым Соединенными Штатами вторжением в Ирак, отметив, что Китай также на их стороне. Между французами и немцами не было никакой особенной любви, так же как и между русскими и китайцами, но эти странные партнеры объединились после того, как правительство США отказалось от достижения консенсуса, который до тех пор позволял Штатам действовать как самому могущественному мировому игроку, не нарушая международные договоренности. Начиналась изоляция. Прекращение дипломатических переговоров со стороны США породило контрсоюз, который еще десять лет назад был бы немыслим.

Вероятно, это прозвучит довольно странно, но привычку к равенству у нидерландцев можно объяснить жизнью ниже уровня моря. Огромное количество штормовых наводнений в XV–XVI вв. привили всем понимание общей цели. Мальчик, затыкавший пальцем дыру в плотине[15], никогда не существовал. Каждый горожанин должен был вкладывать свои усилия в то, чтобы страна не подверглась затоплению, и таскать посреди ночи тяжелые мешки с глиной, если дамбу могло вот-вот прорвать. Целый город мог оказаться под водой за самое короткое время. На тех, для кого статус был превыше долга, смотрели косо. Даже сейчас нидерландская монархия неоднозначно относится к помпезным официальным церемониям. Раз в год королева развозит на велосипеде горячий шоколад и угощает прислугу, чтобы показать, что она принадлежит к народу.