К. Левицкого, что после войны Галицию все-таки разделят и ее восточная половина, объединенная с частью отторгнутых от России украинских земель, образует провинцию с широкой автономией. Министр-президент отметил, что это решение одобрено императором и согласовано с Германией. В дальнейшем украинские лидеры не раз уточняли у главы правительства, не изменились ли планы властей по поводу Галиции, и получали обнадеживающий ответ. Штюргку вторили и другие представители австрийского истеблишмента[513]. В октябре 1915 года ВУС попросил Вену как можно скорее начать подготовку к разделу Галиции: создать во Львове украинский университет, назначить украинцев на некоторые посты в галицийской администрации, придать украинскому языку официальный статус[514].

Однако на практике ситуация в Восточной Галиции выглядела неутешительно для украинских кругов. В газетных сводках из освобожденных поветов говорилось, что украинцы чувствуют себя «на чужой, а не на своей земле»: вывески и объявления размещались на польском и немецком языках, в учреждениях говорили только по-польски, а в украинской общественной жизни наблюдался застой из-за отсутствия интеллигенции на местах[515]. В поветовых советах Восточной Галиции русины составляли менее трети от общего числа[516]. Наконец, по всей Галиции возобновились аресты украинских деятелей[517]. В июне 1915 года ВУС направил АОК меморандум с указанием, что главная причина преследований – «фальшивая информация о позиции украинского населения», распространяемая с подачи галицийского наместничества во главе с В. Корытовским[518]. Замена Корытовского генералом Г. фон Коллардом в августе 1915 года убедила украинцев, что нужно и дальше искать поддержки в армии. Считая, что система польского господства в Галиции себя дискредитировала, новый наместник в согласии с министром внутренних дел К фон Гогенлоэ сделал ряд шагов навстречу украинцам. Так, заместителем галицийского наместника стал украинец В. Децикевич[519]. В этом просматривалось желание Вены сбалансировать ситуацию в Галиции путем ослабления позиций поляков в местной власти.

В самой Галиции украинцы добивались замены терминов «русины» и «русинский» («die Ruthenen», «Ruthenische») понятиями «украинцы» и «украинский» («die Ukrainer», «Ukrainische») в делопроизводстве и официальной документации. Позитивным примером были хорваты королевства Хорватии и Славонии, добившиеся замены «сербохорватского» на «хорватский»[520]. К решению проблемы наименования политиков подталкивали не только политические соображения, но и запрос на местах: «Используя термин „русский“ в нынешнее время среди людей, которые привыкли его понимать в значении „российский44, власти будто стирали границу между украинцами и москалями…» – пояснял в письме ВУКС педагог-украинец из Самбора, прося добиться использования в школах термина «украинский»[521]. Руководства некоторых гимназий пытались официально изменить в своих названиях «русинский язык преподавания» на «украинский», но встречали отпор местных чиновников. В июле 1915 года президиум ВУС подготовил для правительства соответствующий меморандум с обстоятельным комментарием украинских ученых. 10 августа на заседании правительства Штюргк поручил провести научную экспертизу по данному вопросу[522].

Национальная мобилизация в украинском ключе в сочетании с ревностным отпором польскому влиянию активно велась не только в самих Галиции и Буковине, но и среди беженцев и раненых в госпиталях. Образование среди беженцев-галичан имело значительный охват: в одном только лагере в Гмюнде школу посещало до 2,5 тысячи учащихся, детей и взрослых[523]. После визита поляка – вице-президента Галицийского краевого школьного совета в украинскую гимназию в Вене ВУКС категорически воспротивился вмешательству Совета в дела украинских беженцев. Чтобы обеспечить украинские учебные заведения кадрами, ВУКС помогал учителям, служившим в армии, вернуться с фронта и снова заняться преподаванием[524]. Госпиталя и другие военные учреждения столь обильно снабжались украинской литературой и прессой, что распространявшим ее организациям постоянно не хватало печатной продукции[525]. Галичанка, работавшая в «Украинском женском комитете помощи раненым солдатам» в Вене, вспоминала: «Наша помощь была больше моральной, чем материальной: мы писали письма их семьям, сообщали известия (напр., в рубрике „разыскиваются“) в украинские газеты, […] приносили им книжки и газеты, сигареты, а также сладости. Впоследствии мы вели курсы для безграмотных, основали для выздоровевших клуб-читальню, где организовывали товарищеские встречи, национальные праздники и т. п.»[526]. При студенческом обществе «Сечь», объединявшем украинских студентов в Вене, также образовался кружок «для разыскивания по венским госпиталям украинцев, для помощи советами или в переписке с родней и доставки им украинского печатного слова»[527].

Гмюнд был самым крупным лагерем для русинских беженцев из Галиции. Из-за постоянного оттока и притока людей численность и социальный состав населения не поддавались точному подсчету. По словам В. Маковского, в середине марта 1915 года в Гмюнде насчитывалось 26 тысяч человек[528]. В июле 1915 года газета «Українське слово» называла цифру в 30 тысяч человек[529]. В ноябре 1915 года, по официальной статистике, в Гмюнде проживала 21 308 беженцев, из которых около 92 % были русинами. На этом уровне численность беженцев в Гмюнде находилась до мая 1917 года[530]. Жители Гмюнда стремились вернуться на родину – если не в родные села, разрушенные войной или расположенные вблизи зоны боевых действий, то хотя бы в другую часть Галиции. Коллективные письма с такими просьбами поступали, в частности, в Украинский краевой комитет помощи для переселенцев[531].

Требования раздела Галиции в западноукраинской прессе и публицистике сочетали слова преданности Габсбургам и максимально жесткую – насколько это было возможно в условиях цензуры – антипольскую риторику. Акцент делался на том, что все народы империи должны управляться непосредственно из центра, так как это разрешит национальный вопрос в Дунайской монархии, а значит, укрепит ее силу и монолитность[532]. Подчеркивалось, что интересы поляков идут вразрез с общегосударственными интересами, а украинцы, наоборот, борются за «подлинную австрификацию Восточной Галиции»[533]. Критика управления Галицией вообще относилась к местной власти, но не к центральной. Поздравляя соотечественников с Новым, 1916 годом, К Левицкий предостерегал: «Мы можем выступать против той или иной администрации, не понимающей или не выполняющей своей задачи, но Австрии мы должны крепко держаться»[534]. Стремление подчиняться непосредственно центру украинские политические круги поясняли еще и желанием быть ближе к немецкой культуре, от «благодатного влияния» которой их так долго ограждали поляки[535]. «Діло» отмечало, что украинцы единственные из славянских народов Австрии симпатизируют немцам и далеки от панславистских настроений и, в отличие от поляков и чехов, объединились вокруг идеи приверженности Австрии не во время войны, а еще до нее[536]. М. Лозинский в брошюре «Создание украинского коронного края в Австрии» выражал надежду, что во избежание «борьбы с характером взаимного уничтожения» Вена разделит две области, «которые не только отличаются друг от друга историей и