что я украинский стрелец! И на лбу ношу укр. знак отличия как драгоценное сокровище наш единственный лев», – с гордостью писал неизвестный стрелец И. Калиновичу[563]. Другой боец УСС жаловался в ВУКС, что поляки в госпитале высмеивали его, утверждая, что украинцы – «неотделимый народ от русского», что австрийские власти им не доверяют и даже запрещают писать кириллицей. «Итак, прошу предъявить высшим властям, почему мы предатели, почему нам нет доверия, почему нельзя нам использовать Украинское письмо», – подытоживал автор послания[564].

Реклама УСС приносила свои плоды: туда стремились украинцы, служившие в регулярной армии, и подходившие по возрасту и состоянию здоровья галицийские беженцы. Социал-демократ Л. Ганкевич хвалился в письме однопартийцу, что из лагеря Гмюнд ежедневно отбывает по несколько желающих вступить в УСС[565]. Военнослужащий Ю. Чайковский неоднократно просил одного из политиков поспособствовать его переходу в УСС, жалуясь, что ему «осточертела канцелярская жизнь», и он больше года мечтает вступить в легион. Мечта не сбылась – в июне 1916 года, в разгар знаменитого Брусиловского прорыва, Чайковский был ранен и попал в плен[566].

3.3. Борьба за украинизацию «освобожденных земель»

Более остро, чем в Галиции, стоял вопрос украинской активности на «освобожденных землях» – в Холмщине, Волыни, Подляшье и Полесье. Если насчет послевоенной судьбы Восточной Галиции у украинцев были какие-то гарантии, то с оккупированными территориями Российской империи дела обстояли сложнее. Волынь и Холмщину занимали австро-венгерские войска, Подляшье и Полесье – германские. В этих условиях украинские лидеры сконцентрировались на первых двух регионах, хотя два последних они тоже считали «своими»[567].

Волынь к осени 1915 года была оккупирована австро-венгерскими войсками частично – под их контролем оказалась западная часть Волынской губернии с городами Владимир-Волынский, Ковель и Луцк. Подавляющую часть населения этих территорий составляли малороссы – примерно 70 %. Почти все они проживали в сельской местности, тогда как в уездных городах абсолютно преобладали евреи. В западных уездах Волынской губернии евреи занимали второе место по численности – около 13 %[568].

Судьба Холмщины, а точнее, территории российской Холмской губернии беспокоила украинских политиков больше, чем будущее Волыни, поскольку польский лагерь настаивал на ее присоединении к Люблинскому генерал-губернаторству. Решение об образовании Холмской губернии путем выделения из Царства Польского территорий с преимущественно восточнославянским населением было принято российской Государственной думой еще в 1912 году и осуществлено в марте 1915 года. Это возмутило польские круги в самой империи и за ее пределами. Украинские активисты, в свою очередь, считали Холмщину украинским регионом. Еще до начала войны географ С. Рудницкий доказывал, что там «испокон веков сидит украинский народ», но из-за политики русификации и «неугасших еще католических симпатий населения» регион быстро полонизировался[569]. В самой Холмщине, правда, украинское движение развито не было[570].

От идеи создать на Поднепровской Украине независимое государство украинские политики не отказались. Соответствующие лозунги по-прежнему фигурировали в воззваниях ВУС и звучали из уст отдельных его представителей[571]. В докладной записке о мерах по решению украинского вопроса от 14 августа 1915 года ВУС просил Центральные державы не заключать с Россией мира до освобождения «достаточно крупной части украинской территории» и создания там «автономного и тесно связанного с Центральными державами государственного образования». Подчеркивалось, что докладная записка не касается украинских земель Австро-Венгрии и ВУС не стремится к отделению этих земель от империи, а, наоборот, «желает их увеличения»[572].

Руководство ВУС понимало важность проникновения на украинские земли России. Политики убеждали АОК, что армии Центральных держав должны направить удар не на западные и северо-западные окраины России, а именно на территории проживания украинцев. Это отрезало противника от почти четверти населения, самых плодородных земель и стратегически важной промышленности, а заодно обеспечивало «прямое сотрудничество с турецким союзником» и пресекало «колебания нейтральных балканских государств»[573]. Член ВУС Л. Цегельский рассуждал в газете «Українське слово», что наступление на Киев и Одессу позволит «окончательно усмирить русского медведя»[574].

Украинские политики, как и годом ранее, внушали командованию, что украинцы Российской империи «преисполнены стремления к независимости и неприязнью к России»[575]. «Украина ждет своего освобождения, – писал Л. Цегельский в вышеупомянутой статье, – и мы можем заверить, что она благодарно и доброжелательно примет своих освободителей, когда они войдут в Киев, и точно не обманет их надежд»[576]. Поскольку союзные армии уже оккупировали часть украинских земель Российской империи, ВУС предлагал им принять меры по соблюдению «исторических прав» украинского народа. Во-первых, опубликовать воззвание к украинцам Холмской, Гродненской, Минской, Волынской, Подольской и Киевской губерний с обещанием освободить их от «русского гнета» и гарантией религиозных, национальных, языковых и иных прав – нечто похожее на воззвания Германии, Австро-Венгрии и России к полякам в начале войны. Во-вторых, объявить в войсках, что население завоеванных земель – доброжелательно настроенные к ним украинцы, а не русские. Ко всем подразделениям предполагалось прикомандировать украинских переводчиков и информаторов[577]. В другом меморандуме ВУС, оглашенном в октябре 1915 года, выражалась надежда, что «оккупированные украинские области России, к которым уже относятся Холмщина, а также Волынь, будут обособлены от польских областей и ни в какой форме не будут с ними объединены»[578].

Указывая, что украинскую интеллигенцию и школьных учителей с Волыни и Холмщины высылают вглубь России, ВУС предлагал пригласить в организованные в оккупированных областях школы украинцев из Галиции и Буковины. Заняться этим должны были активные украинские деятели с педагогическим опытом[579]. 17 октября 1915 года верховный

главнокомандующий эрцгерцог Фридрих издал распоряжение о школьном образовании в оккупированных районах. На территориях Люблинского генерал-губернаторства восточнее округов Любартов, Люблин и Янов языком преподавания становился украинский – в тех школах, где на нем говорило большинство детей. Если в школе с другим языком преподавания насчитывалось хотя бы сорок украиноговорящих детей, им также позволялось учиться на своем языке[580].

Украинцы просматривали разные варианты будущего оккупированных земель. Историк И. Крипякевич прогнозировал четыре возможных пути решения судьбы Волыни и Холмщины в случае победы Центральных держав: 1) вхождение в состав «отдельного государства в союзе с Австрией и Германией»; 2) присоединение к Австро-Венгрии; 3) раздел между Австро-Венгрией и Германией; 4) переход Волыни в состав Австро-Венгрии, а Холмщины с частью Восточной Галиции – в состав вновь созданной Польши»[581]. Последний вариант – присоединение какой-либо части украинских земель к польскому государству – украинская публицистика считала неприемлемым[582]. Поскольку Вена не торопилась делать публичных заявлений о своих территориальных притязаниях на востоке, диалог с