– Вот и познакомимся. Скажет, не могут по-человечески встретить, стол накрыть.

– Полина, успокойся, все понимают, какое сейчас время. Не до разносолов.

– А главное, вы не говорили ничего. Скрывали. Совсем обидно. Будто чужие мы вам.

– Нянюшка, ну что ты такое говоришь, какие же чужие. Будто не понимаешь, почему я молчал.

– Понимаю, понимаю. Да все ж не по-людски.

Полина сновала из кухни в столовую, из столовой в кухню, вздыхая и причитая. В результате к моменту прихода папиной подруги все сияло чистотой, а посреди стола стояла фарфоровая супница с дымящимся и вкусно пахнущим содержимым. Не менее заманчивый запах выбивался из-под крышки блюда, на котором лежали картофельные зразы, начиненные тушенкой, поджаренной с лучком. Рядом высилась горка блинов. Зоя не сомневалась, что в нужный момент к ним присоединится вазочка с вареньем, «совершенно случайно» оказавшаяся у запасливой няни.

– Полина, да ты просто волшебница, – только и развел руками отец.

– Что уж. – Домработница все строила из себя обиженную и озабоченную скудным угощеньем, хотя было видно, что совсем не сердится.

Папа с улыбкой обнял ее за плечи, чтобы сказать что-то приятное, и в этот момент в дверь позвонили. Все замерли, вроде не зная, что делать. Первой очухалась няня:

– Что ж мы стоим? – Осенила себя крестом, плюнула через плечо, чем вызвала смех Зои и Владимира Михайловича, и побежала открывать.

Девочка присела на краешек стула и теребила кисточки скатерти. Папа ходил взад-вперед, заложив руки за спину. Оба сильно волновались, и никто не вышел в коридор, остались ждать в гостиной. Послышались голоса:

– Здравствуйте, добро пожаловать.

– Добрый день. Вы, наверное, Полина?

– Точно. Точно так. Давайте ваше пальто.

– Спасибо. Владимир Михайлович много о вас рассказывал. А где же он сам? И Зоя?

– Ждут вас. Волнуются. Сюда, сюда, пожалуйста, Наталья, как ваше отчество?

– Зовите меня просто Наташа.

Шаги приближались. Зоя почувствовала что-то странное, нехорошее. Приятный женский голос казался ей знакомым.

– Здравствуйте. Вот и я.

Она подняла глаза. Знакомым было и красивое лицо. Только искренняя, дружелюбная улыбка сбивала с толку. Где? Где? Где? Но вот гостья направилась к ней.

– Здравствуй, Зоя. Меня зовут Наташа. Будем знакомы. – И она протянула ухоженную кисть. «Эй, малявка, а ты чего здесь делаешь?» – пронеслось в голове. Ну, конечно! Как она сразу не догадалась. Та ночь, когда она потерялась, беседка, эта женщина, только она была пьяная, с размазанной помадой и тушью, расползшейся по щекам. И тот человек с ней...

Оттолкнув руку, Зоя вскочила.

– Папочка, пойдем. Поговорим. Мне очень нужно. Пойдем к тебе.

– Ребенок, что случилось? Наташенька, простите, ради бога.

– Ну что вы, Владимир Михайлович? Не за что. – Конечно, Наташа не узнала девочку, которую они испугали той далекой ночью, да и помнила ли она вообще тот эпизод.

Дочка вытащила его в коридор и закрыла дверь.

– Зоя! – возмутился он. – Что происходит? Что с тобой?

– Папочка, – громко зашептала она в ответ. – Мне надо сказать тебе очень важную вещь.

– Ну, говори.

– Эта женщина. Наташа. Я ее знаю.

– Ну, наверное, ты ее видела где-то. Вполне возможно.

– Папа, я ее видела тогда, в ту ночь, когда меня сбила машина.

– Может, ее лицо запомнилось тебе в праздничной толпе. Тогда было много народу.

– Да нет, ты меня не слушаешь. Я точно знаю, где ее видела. Был сильный дождь. Я заблудилась и нашла во дворе беседку. И она пришла туда пьяная с каким-то мужчиной. Они еще целовались. И эта женщина сказала, что найдет себе доктора. А он говорил, что она никому со своей дочкой не нужна, и предлагал ей жениться. Она смеялась над ним, потом они увидели меня и напугали. Вот я и бежала, не видела куда, и потом эта машина…

– Зоюшка, не может быть. Да, у Наталья Владимировны есть дочка. Но Наташа не пьет. И у нее никого нет. Ты что-то путаешь. Было страшно, и темнота сбила тебя с толку. Потом ты волнуешься из-за мамы. Успокойся. Все будет хорошо.

– Папа, почему ты мне не веришь? Я точно знаю. Это правда.

– Зоя, я прошу тебя, хватит. Ты перепутала ее с кем-то другим. Я пойду в комнату, а ты умойся и приходи.

– Папочка. – Она вцепилась в рукав отца. – Не уходи. Я прошу тебя. Не женись на ней. Она плохая.

– Не говори ерунды. Я знаю Наташу не первый день. Она очень хороший человек. И я не ожидал, ребенок, что ты будешь так себя вести, пользуясь моей привязанностью к тебе. – Он первый раз в жизни резко оторвал от своей рубашки руку дочери и, хлопнув дверью, вышел.

– Папочка, – Зоя громко заплакала. – Я не пользуюсь. Это правда.

Когда озадаченный доктор вошел в гостиную, Наташа с Полиной сидели рядышком и мирно беседовали. Увидев это, он еще раз подумал: то, что говорила Зоя, не может быть правдой.

– Дочка нервничает, до сих пор скучает по маме.

И увидел понимающий взгляд больших карих глаз.

– Зоинька хорошая. Вы, Наташа, не обижайтесь на нее. Очень добрая девочка.

– Полиночка, я совершенно не обижаюсь.

– А знаете что, давайте обедать. Уже остыло все. Подогреешь, Полинушка? А Зоя сейчас успокоится и придет.

В этот момент они услышали, как стукнула входная дверь.

– Наверное, к девочкам ушла. Подружки ее сегодня в гости звали.

– Володя, если это из-за меня, я лучше уйду. Догони ее. Вдруг что-нибудь случится. Мы себе потом этого не простим.

– Наташенька, не переживай. Она ходит и в школу одна, и к девочкам. Пусть повредничает. Поужинаем, и я тебя, Наташенька, провожу и за дочкой заеду. Она к тому времени уже остынет.

– Все равно жалко, Владимир Михайлович. Куда это она в такую темень побежала одна? – сокрушалась няня.

– Полина, я уверен, что к Варе. Не все же нам с ней нянчиться. Большая уже девица. Пора и к взрослой жизни привыкать.

– Пора-то оно, конечно, пора, да как-то непривычно. Одна убежала... Жалко. Ей-богу, побежала б за ней, если б не вы... – бормотала няня, подавая разогретый суп.

Профессор хоть и хотел казаться равнодушным, но это у него плохо получалось. То ложка падала, то хлеб. Полина непрерывно вздыхала. Наталья Владимировна все порывалась уйти. Ее удерживали. Обед не удался.

* * *

А в это время на улице сыпал мелкий колючий снег. Кусал лицо, залеплял стекла очков. Зоя бежала, поскальзываясь на обледенелом тротуаре. Как он мог? Ее любимый папочка? Не поверить, так оттолкнуть. Будто она хоть раз его обманула? Слезы обиды смешивались со слезами от ветра. Что же теперь будет? Если он так и не поверит ей и женится на этой Наташе?