— Ты имеешь больше права называться моим другом, чем любой из эльфов. — Конова раскинул руки, прикрыл глаза и торжественно произнес: — «Лим рокна ре рика, ти рокна се рика, гев эсиг ло верта оксуль, ки рика йинджа!»

Герцог тряхнул головой, растрепав рыжие патлы.

— Чего-то я подзабыл по-вашему. «Не будет ли любезна прекрасная дева потискать мои яйца?»

Открыв глаза, Конова с показным негодованием воззрился на Джаала.

— «У тебя свои битвы, у меня свои, но враг у нас общий, и мы будем сражаться заодно!»

Джаал покаянно опустил голову. Конова счел его жест признаком облегчения.

— Ну ладно, — продолжил эльф, — мое изгнание окончено, маршал Руул прибудет через несколько дней. Чем займемся?

Герцог Рейкстроу глубоко вздохнул, выпрямился, огляделся и наконец сосредоточил взгляд на Конове.

— Стремительный Дракон, я понимаю, что последние два года ты обнимался с деревьями и другой компании у тебя не было, но надеюсь, ты все же не до конца одичал! Что делают солдаты в ожидании приказа?

Он наклонился, запустил руку в голенище запасного сапога и выудил оттуда здоровенную черную бутылку.

— Пить будем!

Несмотря на едва ли не целую жизнь, фигурально выражаясь, проведенную в душном, кусачем и вонючем лесу, где и делать-то особо нечего, кроме как предаваться размышлениям, обретать душевный покой Конова почему-то так и не научился. В чем главная заковыка? В том, чтобы правильно задать нужный вопрос, или в самом процессе поиска ответа? Он не без труда обдумал свою нынешнюю проблему и решил попробовать разобраться.

Голова гудела, словно литавры на солнечном плацу. Ныл даже утраченный кончик левого уха. Не-ет, это не из-за битвы с рекками. И не из-за того, что Висина пыталась его убить. Ну, до того, как они познакомились поближе. И не из-за того, что излишне ретивые кавалеристы ее величества едва не отрубили ему голову, и даже не из-за изысканной пытки под названием «верховая езда». Всему виной — тут Конова не питал ни малейшего сомнения — был сельский бренди, который они с герцогом Рейкстроу глушили в течение предыдущих двух суток!

— Командующий войсками ее величества в протекторате Великая Эльфия задал вам вопрос! — напомнил маг маршала Руула.

Только этого не хватало! В душе Коновы заново вспыхнуло угасшее было пламя. В палатке герцога собрались шестеро офицеров из штаба. Сам Джаал уехал рано утром, даже не простившись. Старого друга тревожила какая-то проблема, но обсуждать ее великан отказывался, даже будучи пьян в стельку. Вместо этого он вытаскивал все новые и новые бутылки и фляги, распиханные по рукавам и карманам, и потчевал Конову новостями за весь минувший год.

— Что, в самом деле? — переспросил эльф, сконцентрировав внимание на толпе перед ним.

Они сверкали и переливались, подобно стайке попугайчиков, в своих увешанных яркими побрякушками мундирах. У попугайчиков подобные украшения предназначены, чтобы вызывать благоговение у других самцов и производить впечатление на самок. Конова взглянул на их лица и прочел там презрение. Он зевнул, почесал в затылке, затем внезапно дернулся вперед, точно хотел броситься на них. Все съежились. Все, кроме старого эльфийского мага, Джурвана Говорящего с Листьями. Маг спокойно взирал на Стремительного Дракона, не переставая жевать орешки из кулька. В глазах его светилось понимание, и это весьма нервировало. Загорелое лицо было таким морщинистым, что напоминало скорее древесную кору. Джурван опирался на алебарду с обмотанной вокруг острого отполированного лезвия гирляндой из листьев. В многоцветном наряде из звериных шкур и замысловатом головном уборе из серых, черных и красных перьев, свисавших поверх кончиков ушей, маг больше походил на бродягу, нежели на могущественного волшебника, каким знал его Конова.

— В самом деле, — произнес маршал, — и будьте любезны на него ответить!

Бывший железный эльф оторвался от созерцания мага и наконец перевел взгляд на Руула. Тот давно превратился в плоскую карикатуру на человека, знакомого Конове по прежним временам. Несмотря на свет, пробивающийся сквозь парусину, маршал выглядел увядшим. Его серебристо-зеленый китель висел на нем, точно на вешалке, а парадный шлем болтался на голове, словно она усохла. Но больше всего эльфа поразили его глаза. Слезящиеся, с красными веками, они, казалось, утратили способность фокусировать взгляд на каком-либо предмете дольше секунды.

— Нет, — ответил Конова.

— Нет?! — переспросил маршал.

Некоторые офицеры ахнули. Говорящий с Листьями усмехнулся.

— Вы оглохли, что ли? — буркнул бывший железный эльф.

Минимум три сабли загремели в ножнах, когда свита маршала ринулась вперед, пораженная неслыханным оскорблением.

Маг негромко кашлянул. Все обернулись к нему.

— Господа, — произнес Руул, — будьте любезны, покиньте нас, нам нужно поговорить наедине.

— Но, сэр…

Маршал вскинул иссохшую руку, и его спутники умолкли.

— Немедленно!

Офицеры нехотя вышли из палатки. Говорящий с Листьями, однако, остался.

— Вы пьяны! — бросил командующий без долгих преамбул.

— А вы трус. Я-то через несколько часов протрезвею, — парировал Конова, стекая на раскладной стул.

Если оскорбление и задело маршала, внешне это никак не проявилось.

— Что, не любите меня?

Конова смерил его долгим взглядом.

— Не люблю? Да я вас презираю! Из-за вас расформировали «Железных эльфов»! Ладно я пошел под суд за спасение империи, но они-то и подавно ничего дурного не сделали!

Меч маршала со свистом вылетел из ножен и уперся в горло Стремительного Дракона. Глаза, мгновение назад такие старческие и усталые, внезапно наполнились яростью, от которой у Коновы перехватило дыхание. Он покосился на мага, но тот как раз деловито заталкивал в рот несколько орешков сразу и вмешиваться явно не собирался.

— Что бы ты понимал! — хрипло прошипел командующий. — У меня не было выбора!

— Черта с два! — окрысился эльф. — Вы отлично знаете, что вице-король якшался с Темной Владычицей! Он делал все, что в его силах, чтобы довести эту страну до мятежа. Убив его, я оказал миру большую услугу, и что я получил в награду? Меня отдали под суд и отобрали у меня мой полк. Скажите, маршал, хорошо ли вам спится по ночам?

— Я вообще больше не сплю, — рассеянно ответил Руул, опуская меч.

Он снова взглянул на Конову. Его глаза опять превратились в глаза очень старого и очень усталого человека. Командующий вложил меч в ножны, добрел до койки и опустился на нее. Койка едва прогнулась под его весом.

В душе Коновы шевельнулось некое непонятное чувство, с изумлением определенное им как жалость.

— Что, напрашиваетесь на сочувствие?