Богиня любви, дочь первородного бога неба Урана, а значит – из поколения старше Зевса и прочих олимпийцев[83], Афродита проводила почти все время на своих родных островах, Кипре и Китире, но накануне вечером ужинала с остальными на горе Олимп. Настрой у нее был задиристый, боевитый и вызывающий.

– Вы, боги, считаете себя сильными, могучими, неуязвимыми. Ты, Посейдон, со своим трезубцем и приливными волнами, ты, Арес, со своими боевыми конями, копьями и мечами. Ты, Аполлон, со своими стрелами. Даже ты, Зевс, с этими своими молниями и грозовыми тучами. Но я сильнее вас всех.

Зевс нахмурился.

– Правлю здесь я. Ни у кого нет надо мной власти.

Гера многозначительно откашлялась.

Зевс уловил намек.

– Если только… если только, скажем, сам не решаю подчиниться… головам помудрее и здравомыслию покрепче, – добавил он. – Как в случае с моей дорогой женой, разумеется.

Гера удовлетворенно склонила голову.

Но Афродита не сдалась так просто.

– Признай, – сказала она, – у меня есть власть над вами всеми. Не считая Афины, Гестии и Артемиды. Эти три неуязвимы.

– А. Потому что поклялись в вечном целомудрии, – сказал Зевс. – Ты говоришь о любви, надо полагать.

– Ты посмотри, что она вынуждает вас делать! Всех вас. Последнее достоинство теряете. В корчах желания к обычнейшим самым бросовым смертным вы превращаетесь в свиней, козлов и быков – во всех смыслах. Готовы на что угодно, лишь бы овладеть предметом своей похоти. Это неимоверно потешно.

– Ты забываешь, кто я.

– Да, ты способен метнуть молнию, зато мы с моим сыном ЭРОТОМ стреляем кое-чем куда мощнее. Молния способна распылить противника на атомы, но один любовный дротик может сокрушить целые царства и династии – вероятно, в один прекрасный день и твое царство, и всю олимпийскую династию.

Насмешки Афродиты и ее несносные переливы серебристого смеха звенели у Зевса в ушах и назавтра. Он ей покажет. Она его недооценивает. Не только она умеет унижать. В чем, задавался Зевс вопросом, слабость Афродиты?

Слабость Афродиты, присущая всем богам (включая Зевса, хотя признавать этот факт ему не очень хотелось), – тщеславие. Ни похвал, ни преклонения, ни жертв никогда не бывало вдоволь. Зевс знал, что она, Аполлон и ее любовник Арес[84] разделяют особую любовь к городу Трое и его народу. Так вышло, что как раз в то время в одном из ее храмов в предгорьях Иды проходили празднества в честь Афродиты. Наверняка она там поприсутствует. Как и многие боги, она, по обыкновению своему, смешивалась с толпой поклоняющихся, скрываясь под личиной, подслушивала молитвы, возносимые к ней, упивалась похвалами и карала нечастые богохульства, соскальзывавшие с уст просителей.

Зевс глянул на гору Иду, поискал какого-нибудь обычного смертного. Взгляд его пал на пастуха, спавшего на травянистой лужайке, – ни в чем не повинного малого по имени АНХИЗ.

Зевс послал за Гермесом. Вестник богов, покровитель воров, разбойников и прохиндеев склонил голову, прислушиваясь к указаниям отца.

– Проникни во дворец Эрота. Найди способ выкрасть у него стрелу. Затем отправляйся на восток, в Троаду. А там…

Пока Зевс обрисовывал замысел, Гермес ухмылялся все шире. Плеснув крыльями на сандалиях, он полетел выполнять наказ.

Через несколько дней у подножия горы Иды Афродита в обличье деревенской девушки сияла от удовольствия, прислушиваясь к молитвам людей, стекавшихся по горным склонам к храму богини. Громадное раскрашенное изваяние ее, увитое цветочными гирляндами, покачивалось на плечах приближавшейся толпы. За ее спиной Гермес подпихивал Анхиза.

– Да я тебя вообще не знаю, – говорил скотовод. – И что это за девушка, которая, с твоих слов, в меня влюблена?

– Ты мне еще спасибо скажешь, когда ее увидишь, – отвечал Гермес.

Афродита досадливо обернулась – кто-то в толпе подобрался слишком близко, и в бок ее кольнуло что-то острое. Взгляд ее уперся в человека, стоявшего к ней ближе всех, – мужчину с добрыми карими глазами. Она уже собралась выбранить его, как ее вдруг захлестнуло неведомое чувство. Что такое в этом человеке? Юный спутник рядом с ним – голова склонена, лица не разобрать – подтолкнул к ней кареглазого. Тот застенчиво замер перед нею, рдея от неловкости.

– Ты кто? – спросила Афродита.

– Я… меня зовут Анхиз.

– Идем со мной. Идем немедля! – вымолвила Афродита. Сердце у нее колотилось, в ушах звенела кровь.

Она повела его прочь от процессии. Гермес смотрел им вслед, и лицо его расплывалось в улыбке.

В безлюдной роще – скрывшись от глаз, но слыша праздничную толпу, – Афродита и Анхиз довершили любовное соитие.

Он повернулся к ней.

– Ты знаешь мое имя, – проговорил он. – Можно ль мне узнать твое?

Она сказала.

Он вытаращил глаза.

– Но почему я? Почему? Почему смертный?

– Сама не понимаю, – ответила Афродита, нежно обводя пальцами черты Анхизова лица. – Загадка. Шла я с толпой, а затем… ой!

Тут она все поняла.

Зевс! Это могла быть только проделка Зевса.

– Кто был тот юноша с тобой?

– Просто какой-то скотогон. Нашел меня на высокогорном пастбище и все донимал и донимал, чтоб я спустился на празднества. Сказал, тут есть девушка…

– Это Гермес, – проговорила Афродита. Прижала к себе Анхиза покрепче. – Думает, меня это унижает. Я же предпочитаю видеть в этом благословение. Чую дитя твое в себе. Сын тебе будет, Анхиз. Я стану вечно оберегать его. Но имей в виду: никто не должен про это знать. Никто.

Вопреки своему кажущемуся низкому положению пастуха Анхиз был царского рода – Приаму он приходился двоюродным братом[85]. Много лет назад случился какой-то разлад, из-за которого Анхиз возмущенно покинул дворец и решил жить пастухом на Иде, а не царевичем в четырех стенах. Возможно, Зевс знал об этом, а может, и упустил из виду. Быть может, действиями Зевса с самого начала руководил Морос. Даже боги бессильны перед богом судьбы, ибо у чада Анхиза в утробе Афродиты судьба имелась однозначно. По мнению некоторых, он был – вероятно, до появления Иисуса – наиболее значимым ребенком в истории. Его рождение – как и Христово – происходило в присутствии ослов и волов: Афродита решила рожать на родном пастбище Анхиза. Ребенка называли ЭНЕЕМ, и, подобно Парису, он вырос пастухом на склонах горы Иды – и, подобно Парису, жил, не подозревая о том, что он член троянского царственного семейства.