улучшил наше физическое самочувствие, но психологическое давление оставалось крайне тяжелым. Блок по-прежнему было запрещено покидать без разрешения. В качестве сдерживающего фактора немцы постановили, что, если кто-нибудь сбежит, другой оставшийся заключенный будет застрелен. В этой обстановке 900 выживших в Томашув-Мазовецки обнаружили новое единство цели и признали, что солидарность имеет важное значение. Классовые и имущественные барьеры, которые ранее разделяли нас, рухнули, и нас объединил гнев оттого, что весь мир нас покинул. Многие обратились к алкоголю, ища в нем облегчения боли. Некоторые подумывали о самоубийстве, но не решались, ведь наше уничтожение было, по словам моего отца, основной «целью нацистских палачей». «Поэтому, — пишет мой отец, — несмотря на все страдания и мучения, желание убийц не должно быть исполнено! Никакой капитуляции, никакого подчинения их желаниям! И, может быть, может быть, нам еще удастся увидеть наших близких живыми, а наших убийц мертвыми!»

Выдавал ли он желаемое за действительное или всерьез заявлял о намерениях? Каким бы ни был истинный смысл слов моего отца, наше сообщество явно было на пределе своих сил и не могло больше терпеть. «Мораль, честность, святость семейной жизни начали разрушаться, — пишет папа. — Одинокие мужчины искали общества одиноких женщин, а женщины искали общества мужчин. Стыд и скромность исчезли. Распущенность стала новой нормой! Никто не знал, что принесет завтрашний день. Пока мы живы, поживем полной жизнью, рассуждали они. В конце концов, мы не знаем, будем ли мы живы завтра!»

По сравнению с прежними еврейскими стандартами поведения, стало очевидно, что значительное число обитателей гетто окутало облако безнравственности. Но как можно кого-то винить в том, что он ищет нежной ласки, когда само существование висит на волоске.

Однако не все отказались от прежних ценностей. Верующие, соблюдающие религиозные обряды евреи отказались поддаться вспышке вседозволенности. Они не захотели позорить своих предков и цеплялись за надежду, что немцы оставят гетто в покое, ведь осталось так мало евреев, которые могли работать физически и на производствах. Гетто, действительно, простояло в относительном покое, пока колокол не ударил, провожая 1942 и встречая 1943 год.

Глава 7. Погребенные заживо

Малое гетто, Томашув-Мазовецки, оккупированная немцами Центральная Польша

ЗИМА 1942 ГОДА / МНЕ 4 ГОДА

Немцы и поляки отпраздновали наступление 1943 года, напившись до бесчувствия. И на первый взгляд казалось, что у нас действительно праздник, встреча следующего более счастливого нового года.

На стенах по всему гетто расклеили большие плакаты, откровенно предлагающие надежду на побег из плена. Они произвели настоящий фурор. Обычно плакаты использовались для информирования о новых правилах и положениях, неустанно изобретаемых немцами, с предупреждениями о том, что их несоблюдение или нарушение будут караться смертной казнью безо всякого судебного разбирательства. Теперь немцы обрисовали перед выжившими евреями Томашув-Мазовецки перспективу настоящего рая. Плакаты предлагали возможность перенестись на Святую Землю. Всем, у кого были родственники в Палестине и кто хотел бы принять участие в переселении, было настоятельно предложено зарегистрироваться.

Мой отец вспоминает, что эта новость вызвала бурные дебаты среди выживших евреев. «Вспыхнули страсти, начались споры», — пишет он.

Некоторые сочли предложение очередной ловушкой вероломных мучителей и предостерегали остальных. Другие считали, что план переселиться в Палестину был вполне осуществим в рамках переговоров об обмене пленными между немцами и англичанами, которые в то время официально управляли Святой Землей.

Как это часто случалось в гетто, победило принятие желаемого за действительное. Скептические голоса были подавлены, и люди начали регистрироваться толпами. Спрос возрос, когда немцы заявили, что уехать смогут не только те, у кого есть родственники в Палестине, но и те, у кого там есть друзья и знакомые.

«Через день или два немцы объявили, что список заполнен, и тогда евреи начали подкупать их драгоценностями, золотом, деньгами за то, чтобы только попасть в заветный список, места в котором якобы кончились», — пишет мой отец в книге Изкор. — «Те „счастливчики“, которым удавалось зарегистрироваться, сразу же начали собирать вещи, готовясь к путешествию в Палестину».

Каким-то образом моему отцу удалось внести наши имена в список. Мы пребывали в приподнятом настроении. Впервые за много лет мои родители излучали настоящее чувство оптимизма. Наконец-то появился шанс избежать массовых убийств, унижений и голода и переехать в место, которое мама и папа считали Утопией. Палестина являла собой вершину их мечтаний. Меланхоличный воздух, висевший в нашей комнате в Блоке, испарился. Я питалась счастьем своих родителей. Я не знала, что такое Палестина и где она находится, но понимала, что она олицетворяет безопасность. Когда мои родители были счастливы, и я была счастлива. Но настроение быстро сменилось отчаянием и паникой. Я не слишком уверена, служил ли все еще отец надзирателем на этом этапе. Согласно сохранившимся записям Юденрата, его последняя зарплата была выплачена перед депортацией евреев в Треблинку. Но независимо от того, состоял ли он на жалованье у полиции или уже нет, его умение собирать информацию сохранилось на прежнем уровне. Он обнаружил, что Палестинская акция оказалась такой же немецкой уловкой, как и предыдущие. Тех, кого зарегистрировали, обманули. Вместо этого им было суждено закончить свои дни в другом трудовом лагере или, возможно, еще где похуже. Наша семья и все остальные оказались в серьезной опасности.

В тот день отец ворвался в нашу комнату в ужасном виде, в слезах, запыхавшись.

— Мне удалось вычеркнуть нас из списка, — сказал он моей матери. — Но это было действительно тяжело.

Затем он снова выскочил за дверь, сказав, что должен предупредить других людей, чтобы они тоже попытались удалить свои имена. Кто-то явно извлекал выгоду из паники, охватившей Блок. Внимательно прочитав его описание происходящего в книге Изкор, я теперь понимаю, что он должен был кого-то подкупить на те небольшие деньги, которые у него оставались. Как он пишет, «посредники, которых ранее подкупали, чтобы включить людей в список, теперь требовали новых взяток, чтобы исключить из него одних и заменить другими».

Реальная ситуация прояснилась на рассвете 5 января 1943 года. Гетто снова окружили украинские и немецкие войска. Мой отец помнит, как несколько сотен евреев грузили пожитки на телеги и грузовики. Немцы продолжали притворяться, что всех их везут в Палестину.

Согласно Энциклопедии лагерей и гетто за 1933–1945 годы, опубликованной Мемориальным музеем Холокоста в США, до Палестины добрались около шестидесяти семи евреев из Томашув-Мазовецки. Сначала их перевезли в Вену, затем в Турцию и далее на Святую Землю после обмена на немецких военнопленных. К сожалению, большинство из них проехали не более 11 километров до маленького городка Уязд. Там, в тени призрачного, разрушенного замка