– Вообще-то, я баба добрая, – тихо добавила она. – Только нервная. Поэтому ты лучше меня не зли. Коля. А главное, про семью не забывай. Про ребятишек.

Она ушла. Первым делом я налил полстакана бурбона и залпом выпил. Вселенная медленно и неохотно начала приходить в порядок. Я добавил еще. Раскрыл ноутбук. На десктопе, изображавшем сиреневую ночь с невразумительными созвездиями, в самом углу притаилась одинокая безымянная папка. Я навел курсор и кликнул. Внутри находилась дюжина других папок с названиями – «дача_рублевк», «дача_байкал», «дача_сочи», «дача_капри», «кремль», «маршруты» и каким-то совсем загадочными «кр_мал» и «др.». Меня сильно подмывало ткнуть в «оргии», но я, проявив силу воли, открыл папку «фото». Там, как я и ожидал, были фотографии Тихого.

От давних снимков, мутных и серых, напоминавших обрывки какого-то тревожного сна – вот их класс в физкультурном зале школы, вот субботник, вот что-то зимнее – до нынешних, совсем недавних, вылизанных до звона в «Фотошопе», с умелым светом и грамотными тенями. Вот Тихий в белом кителе с маршальскими звездами, вот он на танке, а вот на коне, тут он в уссурийской тайге охотится на уссурийского тигра. Вот он после возвращения с орбиты, улыбается, держит под мышкой космический шлем (эта история с полетом была такой липой, что наши новостные каналы даже стеснялись о ней говорить). На следующем фото Тихий сидел за роялем; из подписи следовало, что он исполняет Первый концерт Чайковского в сопровождении Государственного симфонического оркестра.

Я наливался бурбоном, и вместе с алкоголем меня наполняло ощущение мутного безумия, словно реальность сместилась и я очутился в нелепом кошмаре, гнусном и унизительном. Поверить, что все это происходит сейчас и происходит на самом деле, я был просто не в состоянии. Тихий с годами стал внушительней, даже мужественней – хирурги утяжелили безвольный подбородок, что-то сделали с надбровными дугами. Исчезла ватная припухлость, пропали мешки под глазами, контур лица обрел уверенность. Теперь он охотно демонстрировал накачанный анаболиками торс и розовые гуттаперчевые бицепсы – вот он яростным баттерфляем пересекает неизвестную водную преграду, вот крадется с ружьем, изображая то ли Виннету, то ли югославского актера Гойко Митича – кумира своего сирого детства.

Я дотянулся до бутылки, отвинтив крышку, сделал большой глоток. Кликнул следующий файл. Это был плакат: Тихий со строгим рыбьим лицом крестился на фоне какого-то златоглавого капища, сверху славянской вязью было выведено: «С нами Бог!». Под фотографией я прочел: «В следующем году РПЦ планирует объявить реставрацию самодержавия». Дальше шла ссылка на статью, из которой следовало, что Тихий является прямым наследником семьи Романовых.

Хлопнув крышкой ноутбука, я вывалился на крыльцо. Оказывается, уже наступила ночь. Доски веранды коварно качнулись подо мной, но я все же удержался на ногах, ухватившись за перила.

Надо мной висело небо, черное бархатное бездонное небо. Я уставился на звезды и как зачарованный, на ощупь, спустился по ступенькам. Сделал несколько шагов в сторону леса и в изумлении остановился. Да, я был пьян. Но то, что я увидел, меня потрясло. Сперва, пока глаза не привыкли к темноте, я разглядел лишь самые яркие звезды – прямо надо мной висел Орион, три ярких точки на поясе, кулак правой руки вскинут вверх – синеватая Бетельгейзе. К северу, над плоскими силуэтами елок, висел ковш Большой Медведицы. Малая Медведица пряталась за горой.

До меня доносился шум реки, вода катила по камням, уверенно и спокойно. Я сделал еще шаг, оступился, под каблуком хрустнула шишка. Неожиданно, словно кто-то поправил фокус, надо мной распахнулась, раскрылась страшная бездна. Я даже присел – прямо над моей головой с угрожающей торжественностью проступил Млечный Путь.

– Господи! – пробормотал я. – Господи, что все это значит? В чем смысл?

За рекой завыл койот, жутко, протяжно. Даже если ты знаешь, что это всего лишь дикая собака, а не вурдалак, что мается в поисках теплой крови, все равно становится не по себе.

Утром я долго стоял под душем, сначала ледяным, потом пустил почти кипяток. Помогло мало – голова раскалывалась пополам. Вчера я оставил входную дверь распахнутой настежь, забыл погасить свет. В прихожей вокруг лампы сновал рой ночных мотыльков и бабочек. На потолке сидел какой-то монстр с узорчатыми крыльями, рисунок на них напоминал камуфляж для операций в пустынной местности. Я взял телефон, нажал единицу.

– Да! – раздраженно отозвался голос Анны. Качество связи было отличным.

– Доброе утро, Анна Кирилловна!

– Доброе, доброе, – проворчала она. – Вы смотрели файлы?

– М-м… Частично. Кое-что просмотрел.

– Ну и? Какие мысли?

– Мысли… – задумался я. – Какие мысли…

Я вышел на веранду, сел на деревянные, теплые от солнца ступеньки крыльца. Закрыл глаза.

– Я хочу получить аванс.

– Сколько? – Анна не удивилась, не возмутилась, просто спросила.

– Половину.

– Нет, – ответила она сразу.

– Десять. Наличными. И никаких швейцарских счетов, кипрских банков и прочей туфты.

– Разумеется, никакой туфты. Семь.

– Десять, – упрямо повторил я и нажал отбой.

Голова болела немилосердно, казалось, кто-то стягивает раскаленный железный обруч. В районе затылка начало что-то пульсировать. Без особого страха я подумал, что, наверное, именно так людей хватает кондрашка.

Деньги привезли через час. Привез Кабан, вытащил из багажника обычный черный чемодан, небольшой, такой запросто уместится на верхней полке в самолете. Я дремал на крыльце; головная боль наконец улеглась, я старался не совершать резких движений.

– Считать будешь? – Он пнул чемодан ногой.

Я отрицательно покачал головой.

– Я вам доверяю, ребята. Спасибо. У тебя там пива холодного нет случайно? В багажнике?

Кабан, не удостоив меня ответом, посвистывая, сел в машину и укатил. Я остался один, если не считать двух капустниц, которые мило флиртовали, порхая над моим чемоданом, а под конец устроились на нем и начали совокупляться. Солнце поднималось, становилось жарко. С реки подул ветерок, пахнуло мхом, тиной, прохладой. От травы поднимался летний дух – пахло теплой земляникой, клевером, горьковатыми одуванчиками. Я потянулся и закрыл глаза.

Любой успешный блеф строится на том, что противник считает себя умнее. Высокомерие – вот фундамент качественного обмана. Недаром гордыня входит в список смертных грехов наравне с воровством и прелюбодеянием. Причем тут, как при гриппе, осложнения гораздо опасней самой болезни.

Моя новая знакомая, как и большинство удачливых людей, считает свой успех результатом личных качеств и талантов, она непоколебимо уверена в своей экстраординарности, в своей суперинтуции, в уме и аналитических способностях, а во время припадков эйфории даже не прочь примерить венок гения. Элемент везения ей видится незначительным, причем даже везение она считает не случайностью, а своей вполне закономерной заслугой. Анна Кирилловна чистосердечно возмутилась бы, скажи ей, что она мало чем отличается от официантки из Канзаса, выигравшей в лотерею миллион.