— Да, — помедлив, произнес он.

Его голос звучал сдавленно. Неужели он сдерживал смех? Или это уязвленная гордость? В глазах графа был странный блеск — радость вперемешку с чем-то еще.

— Хотите, я скажу вам их латинское название? — живо предложила Вайолет. — Морфо ге…

— В этом нет необходимости, мисс Редмонд. Благодарю вас. Почему бы вам не поделиться со мной еще одним фактом о Лакао? И побыстрее.

Он сложил руки на груди.

Они смотрели друг на друга также, как сидя за шахматной доской.

Перебирая в уме другие многочисленные факты, Вайолет, естественно, руководствовалась стратегией. Она смотрела на этого могучего, надменного, непоколебимого человека, ощущая привкус знакомого безрассудства, детское желание покорить то, что покорить невозможно. Она хотела сорвать с него маску отчужденности и высокомерия, чтобы граф наконец увидел ее.

— Что ж, — начала она с выражением нежной невинности на лице, но ее голос звучал тихо и приглушенно, отчего лицо графа тут же приняло настороженное и заинтересованное выражение, — я слышала, женщины на острове ходят обнаженными выше пояса. Они не закрывают грудь.

Вайолет почти заметила, как граф затаил дыхание, заметила его удивление, словно теперь пришла его очередь метать дротик; увидела мгновенную вспышку в зрачках, словно зажглась звезда.

И тут он расслабился. Это было очевидно. В его взгляде появилось какое-то опасно-задумчивое выражение. Вайолет вспомнила такой же его взгляд во время бала. Она была уверена: он представлял ее в своей постели за определенным занятием. Вайолет не знала, зачем стремится вызывать в графе подобные мысли. Все это было так не похоже на наивное обожание молодых людей, которым она упивалась в Лондоне. Это было нечто более сложное и опасное, какой-то проснувшийся, но тут же задавленный животный инстинкт, тем не менее, продолжавший бушевать в крови.

Граф действительно был дикарем. Он не любил, когда его дразнили.

И все же он не смог не отозваться на слова и голос Вайолет. Он был мужчина, а она женщина, и упоминание об обнаженной груди вызвало в его воображении образ самой Вайолет, разгуливающей в одной набедренной повязке. «Я могу воспользоваться вами когда пожелаю».

Граф шагнул к ней и остановился. Вайолет снова ощутила его запах. Внезапно она вспомнила, как он брился, намыливая щеки душистой пеной.

И когда они смотрели друг другу в глаза, все снова изменилось. Воздух в комнате сгустился словно опиумный дым, каждый вдох стал мучением и наслаждением, ее дыхание участилось от предвкушения событий, которые могли бы оказаться роковыми или изменили ее жизнь. И вновь она словно погрузилась в глубокую воду, не в силах спастись, и оставалось бороться за выживание, хитростью добиваться своего.

Новое ощущение пришлось Вайолет по душе больше, чем следовало бы. И в то же время ее охватил страх.

— Верно, — спокойным, ровным голосом ответил граф. — Женщины на Лакао не носят ничего, кроме набедренных повязок, мисс Редмонд.

Он улыбнулся слабой, понимающей улыбкой, и Вайолет показалось, что эта улыбка коснулась ее, будто граф легко провел пальцем по ее спине, и от этого по коже пробежали мурашки. И еще показалось, словно одна из тех голубых бабочек, что сейчас порхали в ее животе, легко прикоснулась к ее напряженным соскам.

Он понял ее.

Граф видел ее насквозь.

Проклятие!

Все это сводило Вайолет с ума. Ну почему, почему она искала его восхищения? Возможно, потому что прежде ей никогда не приходилось его завоевывать. Она никогда не мечтала о нем, поскольку с самого дня рождения оно окружало ее со всех сторон, и только презрительный взгляд брата или испепеляющий взгляд холодных ярко-зеленых глаз отца помешали ей превратиться в совершенно несносную особу. Вайолет подозревала, что, кроме фантазий, которые у любого мужчины вызывало упоминание о полуобнаженных женщинах, граф восхищался ее стратегий, хотя и не желал в этом признаться. Именно стратегию оценивал он выше всего, а не темные ресницы, женственные изгибы тела и другую подобную чепуху, о которой без умолку говорили ей молодые люди, страстно сжимая ее пальцы во время вальса. Все это граф Эрдмей мог легко найти на всех континентах, и Вайолет была тому свидетельницей.

Она тяжело вздохнула от расстройства, хотя и выиграла.

Граф подарил ей одну из своих обворожительных улыбок. Странно, но теперь он казался восхищенным.

— Отлично, я попался на вашу удочку, мисс Редмонд, — произнес он, ни словом не упомянув обнаженных женщин.

Казалось, он необычайно развеселился — правда, его могли взбодрить мысли об этих самых дамах.

— Откуда вам столько известно об этом Богом забытом южноамериканском островке?

— Мой брат, Майлз Редмонд…

— …исследователь? Мистер Майлз Редмонд?

Граф с удивленным видом откинул голову и громко рассмеялся.

Красивый смех, такой теплый, что мог бы пробудить к жизни семена в иссушенной земле.

— Ну конечно же! Прекрасный ход! — Он покачал головой. — Озорница.

Последнее слово прозвучало почти нежно.

Граф подошел к книжной полке, достал книгу в красном кожаном переплёте с золотыми буквами и, улыбаясь, подал ее Вайолет.

«Мое путешествие на Лакао», том I, Майлз Редмонд.

Вайолет не могла скрыть изумления. Труд Майлза обошел весь мир и даже попал в руки графа-дикаря!

С нежностью улыбаясь, Вайолет обвела пальцем имя автора. Внезапно ее охватила острая тоска по нему. Она пожалела о своем отъезде: что будет с ее семьей, если они узнают, что она не в Нортумберленде?

Вайолет быстро отогнала неприятные мысли.

— Мне следовало бы догадаться, что вы родственники, — мягко заметил граф. Он пристально посмотрел на Вайолет. — Он ведь, кажется, чуть не расстался там с жизнью?

Она вздрогнула и вскинула голову, наткнувшись на пристальный, испытующий взгляд графа.

Никогда она не слышала подобных слов: «Он ведь, кажется, чуть не расстался там с жизнью?»

Ей это не понравилось.

Вайолет настороженно смотрела на графа и медлила с ответом, словно надеясь, что молчание что-то изменит.

— Да. Сначала он чуть не умер от лихорадки, а потом его чуть не съели каннибалы.

Майлз любил об этом вспоминать, рассказывал о своих злоключениях во время лекций, и хотя именно это способствовало его громкой славе, он мог и вовсе не вернуться домой. Его возвращение Вайолет приняла как должное, поскольку, после того как Майлз чуть не потерял голову от любви, но в конце концов счастливо женился, он снова стал непоколебимым, как Дуврские скалы.

— Возможно, поэтому вы помните так много о Лакао, хотя Майлз путешествовал по всему миру?

И снова граф ошарашил Вайолет своей проницательностью.