— Меня задержали. Прошу прощения, Лавей. Давай пройдемся.

Стоял яркий, солнечный день, холодный, свежий ветер надувал паруса и румянил лица. Матросы Флинта трудились на корабле, чистили палубы, осматривали оснастку, чинили паруса. До его слуха донеслось мычание: внизу везли несколько коров, предназначенных к столу. Их кок Геркулес тоже был там, наверное, как обычно, хмуро что-то бормоча себе под нос и выполняя работу за двоих: что-то нарезал, крошил, измельчал и отваривал, — поскольку несносная мисс Редмонд заплатила помощнику-неумехе, чтобы он остался в Лондоне.

— Спешишь, Флинт? — спокойно осведомился Лавей, и только тут капитан заметил, что шагает так быстро, словно собирается дойти до Гавра по воде.

Он остановился на носу корабля. Ему хотелось выкурить сигару, возможно, даже с опиумом. Он уже испробовал подобное, но ни к чему не пристрастился, лишь иногда в обществе позволял себе взять предложенную сигару.

Нечто странное произошло несколько минут назад. Во время беседы с мисс Редмонд приоткрылась какая-то дверца, сулящая опасность. Он на миг утратил душевное равновесие и теперь не знал, как его вернуть. Сегодня он встанет у штурвала, потому что ему надо чем-то занять себя. Флинт промолчал, ему по-прежнему было неуютно. Он оперся о поручни, и прикосновение к кораблю постепенно успокоило его.

Но он продолжал хранить молчание.

— Это ведь всего лишь женщина, капитан, — удивленно продолжил Лавей.

Флинт мрачно взглянул на него:

— Никогда прежде я не слышал, чтобы ты использовал слова «всего лишь» и «женщина» в одной фразе.

— Ладно, красивая женщина, — уточнил Лавей, широко улыбнувшись, словно это были достаточные сведения об их неприятеле.

— Неужели? Ее назойливость помешала мне заметить ее красоту.

Граф лгал. Мисс Редмонд была не только красивой и назойливой, но и целеустремленной. Он вспомнил темную прядь, дрожавшую на ее лице, когда она спала, сраженная усталостью; вспомнил ее поразительную меткость и находчивость, надменность, не уступающую его надменности; самоуверенность, из-за которой ему хотелось подчинить или даже задушить ее, и прикосновение ее упругих бедер, когда он нес ее на плече к кровати.

Граф подумал о любви, которая заставила ее искать брата.

Он ощутил напряжение в животе.

Флинт глубоко вдохнул холодный морской воздух, от которого кружилась голова как от хорошей сигары. Он заставил себя подумать о Фатиме. Ее образ не успокоил его, потому что Фатима, дарившая ему забвение своими нежными и страстными ласками, была в нескольких неделях плавания, в Марокко.

— Я просто хотел сказать, что на твою долю выпадали и более тяжкие испытания, нежели прекрасная знатная пассажирка. Вспомни свое пребывание в турецкой тюрьме. — Лавей тоже умел быть ироничным. — Ты ведь переживешь и эту неприятность, не лишая меня моего рациона.

— Ты должен был кое-что понять, Лавей. Нельзя кормить животных, иначе они решат, что им можно подходить к костру, — сухо ответил Флинт. — И почему ты во всем такой француз?

— В обществе прекрасных женщин нельзя не быть обаятельным, — спокойно объяснил Лавей. — Иначе я бы просто взорвался, как силосная башня.

— Силосные башни взрываются из-за накопившихся в них газов, — мрачно заметил Флинт.

Лавей только рассмеялся.

— Просто сейчас ее появление особенно неуместно.

Флинт посуровел. У него заканчивались деньги, кок сердился, пират никак не давался в руки, будущее висело на волоске, он мечтал о том, чего не мог получить, а тут еще и женщина на борту.

Не самая лучшая неделя. Правда, в турецкой тюрьме было хуже.

— Чего она хочет? Зачем она здесь?

— Она полагает, что ее брат — это Хардести, то есть Кот.

Даже утонченный мистер Лавей утратил дар речи.

Флинт улыбнулся и поведал другу о предположении Вайолет, и обычно невозмутимый первый помощник все выше поднимал брови от удивления, пока их не закрыли его золотистые волосы.

— Я пока еще не уверен, что она не только своенравная девчонка или хватается за любую соломинку, потому что любит пропавшего брата, или же ей просто скучно, она избалована, безрассудна и обожает скандалы, потому что ей хочется внимания. Не забывай, это ведь она угрожала броситься в колодец. Слухи распространяются быстро. Мне рассказали об этом после нашего танца на балу.

— Но ты ведь не полностью в этом уверен?

Флинт надул щеки и с шумом выдохнул, сдаваясь.

— Хорошо, она умна, стоит на своем и обладает поразительным характером и целеустремленностью. Она задавала вопросы о Хардести и о тебе, и они не были глупыми. Тяжело это признавать, но я чувствую, что за кажущимся безумием что-то кроется. Короче говоря, — Флинт вздохнул, — проклятие, пока я не готов полностью от нее избавиться.

— Значит, она может остаться, — довольно произнес Лавей.

— До следующего порта. Мы высадим ее на берег, представим графу Эберу, у которого, по слухам, ужинает Хардести. Эбер знает: мы ищем Кота, — но понятия не имеет, что это может быть сам Хардести. Потом мы проследим за ней. Черт побери, Лавей, представь, как это здорово — отдать Кота в руки правосудия с помощью его сестры. — Флинт облокотился на поручни, стоя спиной к морю. — Разве существует лучшая месть за капитана Морхарта? И чем быстрее все это закончится, тем лучше, потому что мне нужны деньги.

— Она знает, что ты ее используешь?

— Знает. Она считает, что если Кот на самом деле ее брат, то взрывы кораблей — это просто какое-то недоразумение.

Лавей рассмеялся.

— Она собирается защитить его, доказать его невиновность или предупредить, когда мы окажемся близко.

Лавей задумчиво обратил взгляд к морю.

— Она может оказаться очень полезной.

Флинт недовольно хмыкнул.

— Скорее она наше проклятие, но мы справимся. И если она действительно сыграет роль наживки, то я не стану возражать. Посмотрим, сработает ли это. А теперь поговорим о наших запасах. У меня осталось очень мало денег. Что ни говорили бы о его величестве короле Георге Четвертом, он совсем не глуп и знает, как заставить работать. В Гавре нам надо постараться договориться о дополнительном продовольствии.

Лавей кивнул.

— И ты хочешь, чтобы я занялся переговорами?

— Да.

— Геркулес уверяет, что ему не из чего готовить. Он может сварить только жидкую кашу.

— Жидкая каша — обычная еда всех матросов. Если Геркулесу наскучила его работа, скажи ему, что я с радостью найду ему другие дела.

Их вспыльчивый повар-грек трудился не покладая рук и мог при необходимости сражаться как дикий зверь, поэтому когда Флинт заметил удивление на лице Лавея, то понял, что в нем говорили чувства, а не разум. Он вздохнул. Когда речь заходила о корабле и команде, Флинт был превосходным стратегом.