— Твое мнение никто не спрашивал, — рявкнул на Дмитрия Ефремов. — Из-за тебя погибли миллионы людей. Тебя за такое даже расстрелять мало.

— Так отвечают те, кому нечего сказать по делу, — Лесков криво усмехнулся. — Если вы не знаете, что делать с полукровками, отдайте его тем, кто знает… Прошу меня извинить.

С этими словами Дмитрий поднялся с места и покинул переговорную госпиталя. Находиться здесь больше не было смысла. Его не волновала болтовня запуганных политиканов и растерянных ученых. Нужно было найти способ, как забрать полукровку на Спасскую, или для начала хотя бы лично поговорить с ним. Наверняка, когда он очнется, то будет напуган. И лучше, чтобы его навещали не вооруженные до зубов солдаты, а те, кто в состоянии его понять.

Совещание, с которого Дмитрий так демонстративно ушел, не продлилось долго. Спустя каких несколько минут Альберт нашел его в соседнем здании, где для приезжих была предоставлена небольшая комнатка, в которой, словно в больничной палате, рядами стояли металлические кровати.

— Твои слова наделали много шума, — произнес он, присаживаясь на кровать напротив той, что выбрал себе Лесков. — Правильно сделал, что ты вышел. Ефремов никогда бы не признал при тебе свою неправоту. А так все на него надавили, и, мне кажется, он уже сам не рад, что полукровка попал именно на его станцию. Он вообще неплохой мужик, но к «процветающим» у него все же не самое лучшее отношение.

— Он все равно не может принимать решение один, — ответил Дмитрий. — Должен проголосовать совет. А так как все боятся повторения судьбы Адмиралтейской, наверняка, полукровку захотят убрать со своей станции.

— Главное, чтобы не захотели убить… Как говорится, нет человека — нет проблемы, — неожиданно раздался голос Эрики.

Оба мужчины одновременно обернулись и увидели ее, стоявшей в дверях. Затем девушка неспешно приблизилась к ним и опустилась на край кровати Альберта. Ее взгляд скользнул по тесному помещению, красноречиво давая понять, что она думает о «гостеприимстве» Владимирских. Определенно, здешний совет был недоволен вторжением соседей на их станцию и всеми способами желал об этом напомнить.

— Если ты не против, я займу соседнюю, — произнесла она, обратившись к Альберту.

— Дорогая, когда я был против твоего присутствия? — врач тепло улыбнулся. — Надеюсь, долго мы здесь не задержимся. Я жаловался на свою комнатку, но эта попросту чудовищна… Стой, а ты будешь ночевать прямо здесь? Я имею ввиду, с нами, мужчинами?

— Получается, что так, — Эрика усмехнулась.

— Думаю, им нужно напомнить, что среди нас — женщина, — Лесков поднялся и уже хотел было направиться на поиски кого-то из отвечающих за их размещение, однако, едва он поравнялся с Эрикой, девушка задержала его, мягко ухватив за запястье.

— Не нужно, — произнесла она. — Я — единственная женщина в нашей компании, поэтому требовать для меня отдельную комнату будет уже дерзостью. Они и так нам не рады, так что как-нибудь переживу это неудобство.

Но в тот же миг, словно вспомнив о том, что она до сих пор не включила «режим стервы», девушка поспешно отдернула руку и уже с вызовом поинтересовалась:

— Или это вам неудобно — спать со мной в одном помещении? Не волнуйтесь, я уже видела вас без одежды…

Эта фраза заставила Лескова тут же вернуться на место. Впервые он не нашелся, что на подобное ответить и сейчас откровенно жалел, что вызвался добывать для этой стервы личные покои. Радовало то, что хотя бы Вайнштейн оказался тактичным и сделал вид, что не заметил неловкости друга. Затем врач поспешно прервал возникшую паузу, снова заговорив о полукровке.

Руслан Гаврилов, теперь уже более известный по прозвищу Одноглазый, был отправлен на Спасскую на следующее утро. При нем не было найдено личных вещей или документов, поэтому с Владимирской он увез только бинты, скрывающие половину его лица, да незамысловатую кличку, которой его наградили здешние ученые.

Впервые Руслан пришел в себя, находясь в поезде одного из связующих тоннелей. Поначалу он даже не понял, где находится. В его памяти выжженным клеймом отпечатались лишь оскаленные пасти существ, похожих на огромных комодских варанов. Молодой человек даже толком не помнил, что с ним случилось — он чувствовал лишь наступающую боль, которая, подобно приливу, постепенно подбиралась к нему, желая полностью поглотить.

В первую очередь болела голова. Казалось, кто-то частично распорол ее когтями, словно кожуру какого-то экзотического фрукта. А затем на Руслана нахлынуло понимание того, что он находится в вагоне. Здесь пахло креозотом, кожаными сидениями и какими-то медикаментами. Ярко светили лампы. В первый миг своего пробуждения Гаврилов зажмурился — в последний раз он видел электрический свет еще до начала войны, когда уходил из Приморска после того, как собственноручно похоронил свою семью. Сначала от отравления умер его трехлетний сын. За несколько часов красивый жизнерадостный ребенок сгорел от температуры, которую невозможно было сбить. В конце он даже не плакал. Его губы, которые в будущем могли перецеловать немало хорошеньких девчонок, посинели, и с их уголка потекла какая-то вязкая черная жидкость, похожая на чернила.

Затем умерла Лиза. Для Руслана она была лучшим, что могло случиться в его дурацкой непутевой жизни. До встречи с этой девушкой он знал только районные бары да подъезды, где можно было напиваться и разбивать рожи таких же алкашей ради внимания местных «красоток». А какие еще друзья, женщины и развлечения могли быть у бывшего детдомовца? Своих родителей Гаврилов не знал, поэтому единственное, что он усвоил, находясь в интернате — это то, что мир вокруг него — место, где все нужно добывать силой. Он считал себя дворовым псом бойцовской породы, в то время как вокруг прогуливались сытые и отмытые «домашние собачонки». Руслан даже набил себе на лопатке татуировку в виде оскаленной морды бультерьера. И, Господи, как же он ненавидел всех этих папенькиных сынков с дорогими телефонами, которым всё досталось с рождения, да расфуфыренных девиц в брендовых шмотках, которые никогда в жизни не посмотрят на него без отвращения.

С Лизой он познакомился на больничной койке, когда загремел в травмпункт после очередной драки. Девушка занималась его сломанной рукой, и у Руслана было достаточно времени, чтобы познакомиться с ней поближе. Разумеется, поначалу он лгал. С такой, как Лиза, он бы никогда не встретился в подворотне или на заблеванном квартирнике, и почему-то впервые в жизни ему захотелось показаться кому-то лучше, чем он есть на самом деле. И девушка верила ему: верила, что он упал с лестницы, верила, что он приехал сюда на заработки, верила, что его родители живут в небольшом селе в ленинградской области.

А потом их отношения закрутились. Нужны были деньги, чтобы красиво ухаживать, и Руслан впервые устроился на постоянную работу. Платили гроши, но Лиза словно чувствовала это, и не требовала от него дорогих подарков и ресторанов. Она действительно полюбила его, став первым близким человеком в его жизни. Они прожили вместе четыре года, а затем Лиза подарила ему еще одного родного человека. Ради нее Руслан изменился, и, когда он уже решил, что вот оно — то самое счастье, о котором снимают фильмы, мир изменился вместе с ним.