таком не думать, ей легче и другое, она скорее радуется, хула ей вроде музыки. Это — сама что ни на есть правда и скорее укрепляет, чем устрашает душу, ибо душа по опыту знает, какую прибыль это приносит, и ей уже кажется, что ее хулители даже и не грешат, а Господь попускает все это ей на пользу. Она это ясно чувствует, и особенно их любит, ибо считает, что они — друзья, и полезней ей, чем хвалители.

6. Дает Господь и большие болезни. Это куда тяжелее, особенно когда очень больно, тяжелей почти ничего и нет на земле, то есть из внешних испытаний. Конечно, я говорю об очень сильных болях, они так расстроят тебя и изнутри, и снаружи, что душа сжимается и не знает, что же ей с собой делать; она бы любое мученичество приняла, лишь бы не эту боль. Правда, самые сильные боли не длятся долго, Бог ведь не посылает страданий свыше сил и прежде всего дает терпение. Но обычно для испытания Он посылает телесные муки и разные немощи.

7. Я знаю одну особу[59], и вот, с тех пор, как Бог стал оказывать ей все эти милости, то есть сорок лет, просто нельзя сказать что она провела хоть день без болей и мук, не считая других больших испытаний. Конечно, она была очень дурной и все это мало перед адом, который она заслужила. Других, кто не так гневил Бога, может, Он поведет другим путем, но я бы всегда выбрала путь скорбный, хотя бы только для того, чтобы уподобиться Иисусу Христу, даже если бы не было от этого иной пользы, а уж тем паче, когда ее столько!

Но если заговорим о внутренних муках, все покажется легким; их и описать — не опишешь.

8. Начнем с того, как трудно говорить с таким благоразумным и осторожным духовником, который, видя что-то необычное, ни в чем не уверен, всего боится, во всем сомневается. Если же в душе, одаренной милостями, он заметит какое несовершенство (ему ведь кажется, что Бог дает их одним ангелам, а тут, в тленном теле, этого быть не может), он сразу припишет все бесу или же меланхолии. А ее теперь так много на свете, что я и не удивляюсь; ее столько и бес столько зла творит вот этим путем, что вполне разумно духовникам бояться и остерегаться. Но бедная душа тоже боится, она идет к духовнику как к судье, а он ее осуждает, как же ей не страдать и не мучаться? Это поймет только тот, с кем так было. Ведь это — еще одна великая мука, которую терпят такие души, особенно если они грешили: им кажется, что Бог, по их грехам, попустил, чтобы они заблуждались. Когда Он дарует им милость, они не сомневаются, и верят, что она — ни от кого иного, как от Бога, но это ведь минует быстро, о грехах же помнишь непрестанно, да и видишь в себе недостатки — их всегда хватает, — вот и приходит эта мука. Успокоит духовник, и станет легче, хоть печаль и вернется; а вот если он прибавит страху, это и вынести невозможно, особенно если за этим следует сухость, и кажется, что ты не помнил, и не вспомнишь Бога, а когда о Нем говорят, Он словно бы кто-то незнакомый.

9. Это бы ничего, если б душе еще не казалось, что она не умеет все растолковать духовникам, и вводит их в заблуждение. Она думает, и видит, что нет и помысла, который бы она скрыла, но все тщетно, ибо разум так помрачен, что не может видеть истины, и верит всему, что представит воображение (теперь правит оно), да глупостям, которые вздумает представить дьявол, а уж ему, наверное, Сам Господь попустил это, чтобы ее испытать и чтобы она поняла, что Бог ее наказует. Очень многое мучит ее и терзает, и страдает она просто как в аду, ибо ей нет никакого утешенья. Если она говорит с духовником, так и кажется, что все бесы слетаются к нему, чтобы он еще ее помучал. Один духовник, общаясь с душой, которая вот так мучалась, думал, что она в опасности, ибо муки ее сопровождались и другими явлениями; и сказал ей, чтобы она предупреждала его всякий раз, как это будет, но становилось все хуже и хуже, и он решил, что больше над ней не властен[60]. Ум у нее до того помутился, что она ничего не понимала, если брала книгу по-испански, хотя хорошо умела читать.

10. Словом, в такой буре остается одно — ждать помощи от Бога, Который в самый нежданный час, одним Своим словом или как бы случаем снимет всю тяжесть, словно душа и не была во мраке, все в ней теперь свет и утешение; и, как тот, кто спасся в страшной битве, одержав победу, она славит Господа, ибо прекрасно знает, что сражалась не она. Ведь все, чем она могла бы защищаться, — в руке врага, вот она и знает, как немощна и как мало мы можем, если не поддержит Бог.

11. Теперь, наверное, и думать не надо, чтобы это понять, хватит опыта; она ведь видела, что ничего не может, и уразумела, как мы ничтожны и немощны; а благодать (она была, ибо душа не оскорбляла Бога, сколько ни мучалась, и ни за что бы не оскорбила), так вот, благодать была так скрыта, что душе казалось, будто она ни искорки не видела от Божьей любви и сама Его не любила. Если она сделала что доброе, если что от Господа и получила, то было это как бы во сне или в мечтании. А вот что грешила, она знает точно.

12. О, Господи, как тяжело видеть такую несчастную душу! Я уже говорила, ничто на земле ее не утешит, так что вы не думайте, сестрицы, если это с вами будет, что богатым и свободным тут легче утешиться. Нет, нет, ведь, по-моему, если осужденным на смерть предложить все услады, какие есть в мире, им легче не станет, только хуже. Так и тут, мирские блага не помогут, это ведь идет свыше. Великий Господь хочет, чтобы мы знали, что Он — Царь, а мы — немощны; это очень важно для того, о чем я дальше скажу.

13. Так что ж будет делать бедная душа, если это тянется долго? Ведь она молится — и как