очки приспособились к темноте, и он снова набрал скорость. Они выехали из туннеля в яркий солнечный свет на скорости шестьдесят миль в час. Грэм надеялся, что Бык еще успеет пробормотать свое типичное «Что это тут еще за чертовщина?», но, в сущности, это было не очень важно. В десяти ярдах от выезда из туннеля «кадиллак» врезался в опущенный ковш тридцатидвухтонного бульдозера. В кресле бульдозериста, в замасленной джинсовой куртке и ярко-желтой каске, сидел сам Грэм. Над верхом ковша полыхнуло пламя, а затем последовало тело ковбоя, пролетевшее высоко над кабиной. Грэм огляделся, сдал назад и медленно переехал безжизненное тело, ломая кости и раскатывая плоть в тонкий слой теста. Потом он снова подался вперед, сдвинул обломки «кадиллака» с дороги и услышал, как машина покатилась вниз к Тихому океану. Затем, оглянувшись через плечо на алого пряничного человечка на трассе, он с лязгом двинулся обратно в туннель.

– Можно я у тебя еще кое о ком спрошу? – поинтересовался Грэм на следующий вечер, когда они уже лежали в постели.

– Конечно. – Энн подобралась; она надеялась, что на этот раз будет лучше, чем в прошлый. И в позапрошлый.

– Бык Скелтон.

– Бык Скелтон? Господи, где ты его увидел-то? Я вообще не помню, что снималась с ним.

– «Ковбой и кораллы». Довольно жуткий фильм, надо сказать. Ты играла девушку в раздевалке, которая берет у героя шляпу и говорит: «Ух ты, у нас тут обычно таких огромных не бывает».

– Я такое сказала?

Энн испытывала интерес наряду с облегчением. Кроме того, от безумного обвинения ей было слегка не по себе. Если он думает, что я могла трахаться со Скелтоном, кого еще ему придет в голову заподозрить? Энн решила на этот раз не торопиться с разуверениями.

– Боюсь, что да, – ответил Грэм. – И придала каждому слову его полный вес.

– А он что ответил?

– Не помню. Какую-то ерунду про то, что в Аризоне от красного мяса у всех все вырастает. Что-то изысканное в этом духе.

– А я что на это сказала?

– Ничего. У тебя была только одна реплика. Дальше ты просто мечтательно глядела.

– Да, я помню, так приходилось делать часто. Взгляд девы, потертой теплой перчаткой. – Она почувствовала, что Грэм сжался, услышав эту фразу. – Я делала вот что: вспоминала, когда последний раз прилично обедала. От этого глаза подергивались похотливой поволокой.

– И что?

Тело рядом с ней снова закаменело.

– И что?

– Ты с ним спала?

– С Быком Скелтоном? Грэм, у Габби Хейса[27] и то было бы больше шансов.

Грэм повернулся к ней и прижал ее лицо к своей руке; ладонь протянулась и опустилась ей на живот.

– Хотя однажды я дала ему себя поцеловать.

Его предположение было таким смехотворным, что, по ее понятиям, он заслуживал в ответ полную прямоту. Рука Грэма на ее животе замерла. Она знала, что он по-прежнему ждет.

– В щечку. Он всех целовал на прощание – ну, в смысле, всех девушек. Кто позволял – тех в губы; кто нет – тех в щечку.

Грэм что-то пробурчал в темноте, затем победительно и удовлетворенно усмехнулся. Примерно три минуты спустя он начал заниматься с Энн любовью. Он был внимателен и ласков, но она думала о другом. Если бы я тогда трахнулась со Скелтоном, размышляла она, Грэм бы сейчас не занимался любовью со мной. Какими странными способами прошлое протягивается в настоящее и хватается за него. Что, если бы много лет назад, когда она снималась в «Ковбое и кораллах», кто-нибудь сказал: «Дай этому ковбою с тобой развлечься, и через сколько-то лет тебе и мужчине, которого ты сейчас вообще не знаешь, будет обеспечена одна-две отвратительные ночи»? Что, если бы кто-нибудь это сказал? С большой вероятностью она бы ответила: «К черту будущее». К ЧЕРТУ БУДУЩЕЕ. Пусть идет нафиг; оно и так доставит кучу неприятностей, когда наступит; не надо морочить голову заранее. А потом, чтобы утвердиться в этом убеждении, она, возможно, недолго думая, улыбнулась бы ковбою, несмотря на его лишний вес и дурацкий вид.

Грэм возбуждался сильнее, раздвигая ее ноги в стороны и просовывая ладонь ей под лопатки. Он напрягся, даже когда она упомянула прощальный поцелуй в щечку. Если бы Скелтон много лет назад поцеловал ее в губы, хватило бы этого, чтобы Грэм сегодня ночью не стал ее трахать? Такое уравнение казалось причудливым. Почему вокруг столько таких неугадываемых связей? И если бы их удалось все угадать заранее – жизнь перестала бы выкидывать неприятные фортели или нашла бы еще какой-нибудь способ?

Грэм не торопил свой оргазм, деликатно давая ей возможность кончить, если она хочет. У нее такого желания сейчас не было, так что она отреагировала на это, ритмично притягивая к себе его ягодицы. Когда он кончил, она, как обычно, испытала сочувствие и отраженное возбуждение, но на некотором расстоянии.

В ту же ночь Грэму приснился сон про автомойку.

В сне про автомойку действовал Ларри Питтер, с которым Энн совершила прелюбодеяние на съемках «Переполоха», фильма про бандитов, просмотренного Грэмом дважды за последние несколько месяцев – один раз в «ABC» возле Тернпайк-лейн, другой раз в Ромфорде. Энн играла там «Третью девушку из банды» и появлялась в нескольких дурацких заявочных сценах, где бандиты расхаживали и красовались перед своим несвежим гаремом. Ларри Питтер играл сержанта-детектива, которому не удалось замордовать достаточное количество подозреваемых, чтобы добраться до правды, но Третью девушку из банды он все-таки в постели заставляет настучать на своих товарищей.

Питтер сидел за столом с сигаретой; на нем по-прежнему был грязный кремовый плащ «Берберри» из фильма.

– Ну-ка, ну-ка, – начал он с насмешливым любопытством, – ты смотри, какую добычу нам кошка притащила. Эй, мужики! – крикнул он, глядя через плечо Грэму, который сидел на стуле подозреваемого. – Мужики, идите скорее сюда!

Дверь открылась, вошли трое. Каждый из них по-своему показался Грэму нечистоплотным и зловещим. Один был молодой и высокий, со спутанными жирными волосами и прыщавым лицом; другой толстый и угрюмый, в замасленной спецовке; третий худой, невыразительный, с двухдневной щетиной; он выглядел как фоторобот. Самое место им было в тюремной камере, но Питтер их радостно приветствовал.

– Смотрите, мужики, что мы видим, – сам Господин автомойка.

Мужики похихикали и тесной толпой встали вокруг Питтера по другую сторону стола.

– Наверное, мне стоит кое-что объяснить, – сказал детектив. – Нет ведь смысла в том, чтобы ходить вокруг да около, да, милостивый государь? – (Грэм предпочел бы, чтобы они походили вокруг да около.) – Дело вот в чем, Грэм, – тебя ведь можно звать Грэмом, да? – дело