полагалось носить награды. Папа о чём-то долго беседовал с дядей Василием и его начальником. Я не слышал ничего — опять был в каморке. Но на этот раз там было хорошо, я сидел у мамы на коленях: стул там помещался только один. И нас не закрыли на ключ, как тогда. Наконец, нас позвали, и мама повела меня домой спать. Она объяснила, что папа остался пока у них вместо меня, а утром его обещали отпустить, а мне будут задавать какие-то вопросы. И чтобы я им ни в коем случае не вздумал что-нибудь присочинить, как я это обычно делаю, и рассказал всё, как было на самом деле.

На меня мама ни капельки не сердилась: она видела, что я устал, и весь день ел только конфеты. По пути мы зашли в рабочую столовую, которая открыта и ночью, и что-то купили. Кажется, кашу, но я точно не помню. Мне было стыдно, что я подвел папу и ему сейчас тоже, наверное, задают глупые вопросы.

Утром мы вернулись к дяде Василию. Папа вышел к нам с мамой из комнаты, где висели халаты. Он был, как будто, немного чужой, взъерошил мне волосы и сказал, чтобы никуда я отсюда не уходил, а у него сейчас дела и он потом за мной зайдет. Мама оставила мне сверток с едой, и они ушли.

Я честно ответил дяде Василию, что мама меня вчера вечером не хвалила, как он почему-то подумал. Но и не ругала. Потому что я пообещал ей, что больше плакаты срывать не буду. После этого со мной беседовала какая-то тетя, у нее даже ордена не было, только две медали. И она была похожа не на тетю, а на дядю. Говорила какую-то ерунду про малышей, у самой, наверное, детей никогда не было, и я немного обрадовался, когда снова пришел дядя Василий. Он уже успел забыть, о чём спрашивал меня вчера и повторял одно и то же. Самое смешное, что ему это всё надоело, как и мне — он даже зевал. Я тогда догадался, что даже взрослые люди иногда делают не то, что им хочется, а то, что полагается. На этот раз мы говорили недолго, до обеда. Я даже устать не успел. Только-только достал хлеб с маслом из маминого свертка, как за мной пришел папа. Он пообещал дяде Василию, что будет со мной построже.

Мое знакомство с силами правопорядка на этом благополучно завершилось. И я стал немного старше.

Лёнька уже знал, что меня арестовали, как взрослого. Он прошептал мне на ухо, что и спрашивать ничего не будет, он понимает, что такое военная тайна. Он сильно мне завидовал и теперь во всем меня слушался, как будто я его командир. А я сказал ему, что он сам тогда отказался срывать плакаты и сам виноват. Раньше я и не замечал, как мало Лёнька понимает в жизни.

Мир с членистоногими

Алексей не помнил, как он попал в этот странный мир. Жил он здесь давно, а, может быть, даже всегда. Преподавал географию в небольшом городке и чувствовал себя в своей тарелке. Людей было мало, членистоногих — больше. По улицам деловито сновали жуки, тарантулы, многоножки, скорпионы. Около фонтанов попадались и крабы. В воздухе жужжали шмели, пищали комары и бесшумно порхали бабочки. Летели, куда хотели. Запретов не знали.

Люди почти не общались с членистоногими, просто мирно жили рядом и относились друг к другу, как в детстве мальчики относятся к девочкам: вроде бы и свои, однако есть что-то непонятное и чужое.

Сколопендры работали врачами, тараканы — в магазинах, люди — в школах. Клещи были отличными полицейскими, клопы — дегустаторами, кузнечики — посыльными, мокрицы — дворниками, а стрекозы украшали жизнь.

В это утро Алексей отправился на работу, как обычно, но на днях запретили переходить через проспект и он, с непривычки, опоздал. Сгорбленные паучки приподняли паутину и пропустили его на школьный двор. Но дверь в школу была перекрыта осиным роем. Около окон учительской, в старой куче угля он увидел рассыпанную пачку денег. Нагнулся — аляповато нарисованный герб вызвал недоумение, кому нужна такая неумелая подделка? Алексей поднял одну из купюр, обсудить потом с приятелем. Сегодня, судя по всему, все равно не поработаешь. Не раздумывая больше, он свернул за угол школы, миновал паучков-швейцаров, вышел на улицу и направился к дому положенным маршрутом.

На тротуарах было угрюмо и зябко. Низкие облака цеплялись за башни и крыши домов, теряли серые клочья и по городу плыл туман. На обочине, у пчелиного гнезда, блестела горстка монет, а у светофора со светлячками рубли лежали россыпью. Кто-то их выбросил, или подбросил. Похоже на приманку, подумал Алексей. Прохожие сторонились встречных, не было слышно разговоров, только скучно и монотонно звенели мухи. Алексей понял, что ритм жизни города нарушен.

— Что-нибудь случилось? — Спросил он у женщины, которая стояла у витрины, где копошились большие черные тараканы. Коричневые муравьи выгружали из машины всякую снедь, молча переругиваясь.

— Да. Вы не слышали? Появились фальшивомонетчики.

Алексей остро почувствовал купюру в своем кармане. Так это и он, получается, соучастик. Качественная подделка и не была нужна, любой малограмотный клещь моментально определит, что банкнота у него фальшивая.

— Ну и что же теперь будет? — Выдавил он.

— Ничего. Членистоногие объявили террор.

Алексей слышал когда-то, что это такое. Членистоногие разнюхают всё, спрячутся в любой щели, в складке одежды. Долго ждали они подходящего случая, искали повод. К черту запреты, правила и законы. Сила у них. Они владыки. Сыщик находит подозреваемого и жалит его без волокиты. Иногда, для тренировки, жалит и невиновного. А тогда, либо подыхай в придорожном бурьяне, либо иди к усатому прусаку лечиться. А потом ограничат маршрут прогулок или даже сделают его замкнутым.

Алексей достал мятую ассигнацию и огляделся. Он устало брел по улице, ожидая смертельного укола. Где бросить фальшивое сокровище? Как скрыть его от целой армии соглядатаев? Вокруг тысячи внимательных глаз, чаще всего, фасеточных. А ведь как-то жили, не тужили…

Жизнь казалась тяжёлой и некрасивой. Домишки жались в кучу, день умирал, чтобы уже не родиться. Неизвестно как, Алексей оказался у себя, разделся и лег в постель, запрятав голову под одеяло. Но не было уюта, не было безопасности. По одеялу ползали какие-то твари, иногда скатываясь в толчее на простыню и оставляя тревожный зуд на коже.

За стеной хихикала женщина.

Алик

День был, как