— Что-то по тебе не видно. Ладно мне плохо, а у тебя, прости, такая морда, будто ты всю ночь в подушку рыдал.

Природный пессимизм Артура иногда давал сбой. Ник не рыдал в подушку, а приходил в себя после выступления. Ощущения были как у обожравшегося энергетического вампира.

Артур, видимо, понял без слов. Он оживал на глазах, начал расписывать институтские новости: репрессии, направленные Опой против студента из «партии Каверина», неистовый Конь (вышиб трех наркоторговцев с территории, одному палец сломал и при этом так матерился, что девушки млели, а преподаватели конспектировали), интриги профессуры и замдеканов, секретариатские сплетни… Ник слушал вполуха.

— Смотри, — вдруг обеспокоенно произнес Артур, отставив пустой стакан. — Что это там?

В фантастических фильмах так показывали накатывающее цунами. Ник приподнялся. С другой стороны ресторанного дворика переворачивались столики, там, кажется, кого-то били, там кричали на множестве языков, там орали русским матом. Продавцы перегибались через стойки, охранник спешил к месту беспорядков, Ник пил свой кофе, не чувствуя вкуса.

Заверещала женщина внизу, на первом этаже. Ник глянул сквозь перила и обомлел.

Эта семья, наверное, как многие другие в непогожий день, пришла за покупками. Трое нарядных детишек, мал мала меньше, один — в сидячей коляске, одинаково черноволосые, кудрявые. Мама в ярком платке, в длинном нарядном пальто. Папа — толстый, в дубленке. Папу сбили на пол. И пинали, ощерившись, подвывая от удовольствия. Злая рука сдернула с кричащей женщины хиджаб — женщина рухнула на колени, стараясь закрыть сразу всех детишек.

Ник не мог оторваться от этого зрелища. Вспомнились скины на Кутузовском. Бита в руке. И огромная тень, то ли своя, то ли чужая.

— Надо уходить, — сказал он Артуру.

— Поздно… Что же они делают, Ник? Не разбирая, правых и виноватых… Я этого в дубленке знаю. Он — мразь, торгаш, малолеток портит. Но жена его при чем здесь? Дети при чем? Они же, бритые, не люди уже! — Артур поднялся. — Я — мужчина. Я не буду просто смотреть.

— Сядь, дурак, не отсвечивай! — До Ника дошло, что за драка приближалась к ним.

Он видел, как гнали стаей волков всех, у кого цвет волос отличается от русого. Как бежал, оборачиваясь в ужасе, пожилой индус в чалме, как шарахнулись в сторону очень аккуратные, подчеркнуто хорошо одетые юноши. И как вспомнивший о чести Артур оборачивается к погрому лицом.

Бритые выволокли из-за стойки молоденькую узбечку, бритые скинули через перила охранника, и побоище сомкнулось вокруг Артура с Ником, застывших спина к спине.

Первый удар Ник отбил. Потом догадался схватить стул за ножки и приложить по бритой голове врага. Краем глаза он еще заметил девчонку-еврейку, дикими карими глазами уставившуюся на ржущих скинов. Потом стало не до обстановки.

Артур дрался, как тигр. Как лев. Как Паруйр Алексанян, защищающий сейчас честь свою, честь русских и армян, защищающий всю семью: интеллигентных родителей, шумных родственников… Но Артур был с похмелья. И вскоре он охнул, тяжело привалившись к Нику.

«Не выстоим», — подумал Ник с ужасом. На миг шевельнулись нити — напряг кисть кукловод, и Ник мог бы сейчас стать большим, рыкнуть, раскидать скинов, заставить слушать себя, поклониться себе, умолять о пощаде… «Чуть-чуть продержаться, — он отмахивался стулом, надеясь, что огнестрела у нападающих нет, — тут же охрана. Тут же менты рядом…»

Столик уже перевернули. Ник попытался прикрыть Артура, но тщетно — нападавших было намного больше.

— Отойди! — дыхнуло на него гнилыми зубами. — Уйди!

Разговаривать с фашистами Ник не собирался.

Удар стулом пришелся прямо в черную пасть бритого. Ник усмехнулся.

Артур вдруг охнул и начал оседать. Ник почувствовал, как белая волна гнева нарывает его с головой. Убить. Этих — убить. Всё уничтожить. Будь его воля — он бы взорвал к чертям этот мир.

— Ах ты… — В руке у бритого, нацистского лидера со свастикой на лысине, был нож.

Ник вынырнул из ярости и удивился своему хладнокровию. Он отбросил стул, перехватил руку, вывернул, швырнул скина на пол, саданул ногой в лицо. Вожак вырубился, вокруг Ника на миг затихла драка — он попал в «глаз циклона» и успел посмотреть на Артура.

Друг, зажимая окровавленный живот руками, что-то шептал. Губы его побелели, глаза закатились. Ник закричал и, будто вторя ему, снова закричали снизу, потянуло резким химическим запахом, Ник увидел фигуры в шлемах и форме, продирающиеся сквозь побоище, услышал усиленное мегафоном:

— Всем оставаться на местах!

Скины пытались утащить татуированного. Ник, не обращая на них внимания, опустился рядом с Артуром на колени.

— Паруйр, — позвал он, — Артур, что же ты так… Артур…

Друг не слышал его. Ник почувствовал, как из глаз потекли слезы, а легкие сдавила чья-то рука и принялась когтями терзать грудь. Сперва он подумал, что дело в горе, в боли потери, но потом, уже теряя сознание, понял: газ. Полиция применила газ.

* * *

— Воскресенье же! — надула губки жена.

Тимур Аркадьевич, вздохнув, застегнул рубашку на последнюю пуговицу.

— Ну куда ты опять? К любовнице, да, к любовнице?! Ну скажи мне!

Тимур Аркадьевич завязывал галстук перед зеркалом. За спиной отражалась сидящая на кровати жена. Красивая. Представительская, наподобие его автомобиля, столь же дорогая в содержании. И совершенно безмозглая, как рыбка в аквариуме. Человеческая самка, спасибо тебе, Лев Николаевич Толстой, за определение.

— На работу, Лена. Ты же знаешь, я много работаю. Вызвали вот.

— Вызвали?! Ты что, президент, чтобы тебя вызывать?! Гос-по-ди! Такое чувство, что без тебя в этой стране ничего не обходится! А ты подумал, что сын тебя не видит? Что уже забыл, как папа выглядит? Мне что ему, фотографии показывать?

— Вот и покажи.

Общаться с сыном Тимуру Аркадьевичу не хотелось. Мальчишка снова начнет ныть: «Купи, купи, купи, у Пети есть, у Миши есть!» Можно подумать, он видит мать. Круглосуточно — охрана, няньки, гувернантки, частная школа, в классе пять таких же избалованных пустых пацанов. Вырастет мажор — ни идей, ни мыслей. «Купи, папа, купи!»

Настроение, и без того поганое, испортилось, и Тимур Аркадьевич обернулся к Лене:

— Домашние дела — твои проблемы, милая. Воспитание ребенка — твоя обязанность. А я вас обеспечиваю.

— Да лучше бы не обеспечивал! — Она прижала кулачки к подбородку, и губы у нее задрожали. — Ты совсем нас не любишь! Мы тебе для «галочки» нужны! И зачем я за тебя замуж пошла?!

— Так разводись, — предложил Тимур Аркадьевич. — Я тебе даже Егора оставлю. Только, Лена, придется поумерить аппетит. Чего тебе не хватает? Любви? Ты прекрасно знаешь — я не умею проявлять чувства.