— По словам Карлсона, Пепел сдал всю братву в Швеции Интерполу, и за это ему дали свободу, новый паспорт, но вышвырнули из шенгенской зоны.

— Час от часу не легче. Так он чист как стеклышко, да еще и помогает международной полиции?!

— Ну, там, в Стокгольме, тоже свои перестановки. Уйдут арабы и хорваты, придут сербы и латиносы. Собственно, они и так там есть, вопрос в разделе сфер влияния.

— Но этот вопрос уже не для Пепла. Вернее, Пепел — вот наш вопрос. У него здесь явно есть люди, иначе кто стал бы устраивать тут эти взрывы? Пусть даже предупредительные, но все же!..

— Я выдвигал гипотезу о приезжих, если ты помнишь.

— Нет! — Полковник покачал головой. — Я задницей чую, что его люди уже тут. Они сидят и ждут, пока приедет главный. Считай, что это пятая колонна. Нас окружают изнутри, если можно так выразиться.

— И что тогда? Делиться будем?

Полковник усмехнулся и сказал:

— Никогда. Да и чем делиться-то? Я, скажем, снес кафешки Пепла и привел сюда «Икею». Сеть фастфуда реорганизована, про строительство я вообще молчу. Да, земля была его. Но сколько поселков я возвел? Сколько бутиков? При Пепле такого не было. Я не представляю себе, как все это делить. Я отдал бы ему ломбарды и металлолом, пусть подавится! — Крайнов нагнулся поближе к Власову и тихо сказал: — Но ты же понимаешь, что нам вдвоем тут не жить. Для нас двоих в Радлове слишком тесно. — Он тяжело вздохнул, немного подумал и спросил Власова: — Как тебе кажется, спецслужбы его опекают? Они не будут нам препятствовать, если что? Он персона грата, неприкосновенный? — Полковник выглядел предельно усталым и измотанным. — В общем, я хочу знать одно: есть ли у Пепла какие-то гарантии и кто ему их предоставил. Поработай еще с этим шведом.

— Павел, но ведь если будет война, то какая реакция пойдет сверху? — спросил Власов. — И какие выводы будут там сделаны?

— То-то и оно, — согласился Крайнов. — Боюсь, что там, — он ткнул указательным пальцем в потолок, — настроены на мирное урегулирование. Но делиться я не буду. Тем паче, что это тоже идет наверх. Что мне прикажете делать? Вводить туда Пепла? Это невозможно. Если мы сможем договориться — требовать с него привычную долю? — Полковник махнул рукой. — Боже мой, о чем я говорю! Никакой дележки. Пепла надо просто убрать. Тихо и незаметно. Главное, чтобы он первый не начал активных действий.

— То есть ты считаешь, что с его стороны возможны провокации, на которые придется адекватно отвечать?

— Конечно, — немедленно согласился полковник. — Вот, к примеру, тебя убьют, и что мне делать? Я без тебя как без рук. Тогда я должен буду ловить и чуть ли не публично расстреливать его людей, не так ли?

Пример, приведенный полковником, Власову совершенно не понравился, но он понимал, что Крайнов намеренно заострял возможное развитие ситуации, готовился к самому худшему.

— Тогда можно будет сказать, что мы первые начали, — заявил Власов.

— Ты про переговорщика? — сразу понял Крайнов. — Нет, это не мы. Это Муса. Мы чисты как стеклышко, нам предъявить нечего.

— Мусу выпускать опасно.

— А его не надо выпускать. Он сам вылезет, когда сочтет нужным. Для войны он хороший инструмент. Если что, пусть себе с Пеплом разбирается, а потом мы его сами под белы рученьки возьмем.

— Но это же война!

— Да, это будет война. Но мы в ней не участвуем. Две группировки схлестнулись между собой, выяснили отношения. Тот, кто остался в живых, отправился на нары и там почему-то умер. А мы восстановили спокойное течение жизни, ликвидировали в ходе умелой операции группу кавказских боевиков.

— Но там же недовольны нестабильностью. А тут явно будут перестрелки.

— Ничего, — ответил полковник неожиданно бодро. — Поворчат и успокоятся. Лучше так урегулировать вопрос, оставаясь в стороне. А потом нанести четкий удар, и все, мы сделали свою работу. По телевизору скажут, что ликвидировано бандформирование, которое готовило теракты в центре России. Те, кому надо, все поймут сами. Нет, Иван, с Пеплом я делиться не стану. Так вопрос урегулировать я просто не могу. Знаешь, почему еще? — Полковник сузил глаза и поджал губы. — Это будет расценено как проявление слабости. Наверху все заметят и запомнят. Такое не забывается. Считай, что при таком раскладе мне хана.

— То есть твои покровители сидят как в театре и ждут, чем закончится пьеса? — спросил Власов.

— Пусть сидят, — охотно согласился Крайнов. — Главное, чтобы из зала на сцену не поднимались. Так что пока будем ждать.

— Чего?

Полковник пожал плечами и пояснил:

— Сигнала от Пепла. Пока работаем с тем, что есть, а там видно будет.

— Как ты думаешь, сколько у нас еще есть времени? — спросил Власов.

— Несколько дней, не больше. Пепел недаром трется в Москве. У него есть крыша и, судя по всему, вполне надежная. Что ж, будем ждать. На ловца и зверь бежит, как говорится. А этот зверь — еще тот, я его повадки помню. Как-никак, столько лет вместе вели дело. Он и по верхам шастал, но так, влегкую, по касательной. Серьезных покровителей у него не было, сам все держал.

— Да. — Власов вздохнул. — Времена меняются.

— К лучшему ли? — проговорил полковник. — Пять лет стабильности в регионе, все четко, жизнь идет как часы. Почему они хотят оставить Пепла, скажи мне?

Власов молча помотал головой.

— Вот и мне непонятно, — подтвердил полковник. — Значит, урегулирование предполагает два варианта — дележка и устранение. Что ж, я свой выбор сделал.

«Сема, кушать!»

Пепел обычно просыпался от этих слов. Его звала мать, с раннего утра уже возившаяся на кухне.

Мальчик с трудом разлеплял глаза, но вставать приходилось. Иначе опоздаешь в школу, а это чревато серьезными семейными разборками.

Семья, правда, была маленькая — мать, Сема и его младшая сестра Анжелика. Мать назвала ее так, посмотрев фильм про приключения маркизы.

Отец бросил семью много лет назад и рванул из осточертевшей ему Радловки на Север за длинным рублем. С тех пор его следы затерялись. Он прислал домой только одно письмо, полученное через полтора года. Мать всегда плакала, когда доставала его из шкатулки, где хранились документы, сберкнижка и другие важные бумаги. Семену она письмо не показывала, а в шкатулку ему лезть было строго-настрого запрещено.

Когда мать умерла, мальчугану было всего 14 лет. В Радловку приехал его двоюродный дядя с женой и поселился в их доме.

Нельзя сказать, что Сема и Анжела были этому рады. Этих дальних родственников они видели всего два раза в жизни, в глубоком детстве, на юбилеях и свадьбах каких-то людей, совершенно неизвестных им.

После похорон Сема, конечно же, полез в шкатулку и достал оттуда письмо. Она оказалась почти пуста, ни сберкнижки, ни паспорта там уже не было, только ворох каких-то справок и почтовых извещений.