Особенно остро свое отвращение к новой «работе» Роман ощутил спустя несколько дней, изматывающих своей томительной монотонностью. Сценарий у лагерной жизни всегда был один и тот же: подъемы — завтраки, сдобренные щедрыми молитвами, — выезды на точку — возвращения, со сдачей выручки «святому наместнику» — ужины с зомбирующими мозги проповедями (во время которых, как и ожидалось, «святые отцы» упомянули-таки про «отступника» брата Тихона и постигшую его кару — божью, по их словам) — отбой. Даже в армии было гораздо лучше! Там, по крайней мере, в течение дня приходилось двигаться, а не сиднем сидеть. Чтобы устранить последствия дневной неподвижности, Ромка, деятельный по натуре человек, со второго же дня взял себе за правило делать по утрам зарядку. Зафиксировав кости таза под спинкой кровати, делал упражнения на спину и пресс, а потом, выехав на крыльцо, уже с каталки хватался за имевшуюся там перекладину, чтобы выполнить подтягивания на руках. Молчаливый брат Иван только головой качал, глядя на все это, и лишь иногда бормотал, проходя мимо:

— Ну, будет тебе уже, будет. Поехали завтракать.

Арсений проявлял к Ромкиным художествам больше интереса, даже брался считать количество сделанных им упражнений. Но потом пожимал плечами и интересовался:

— А оно тебе надо?

— Если б не было надо — не делал бы, — философски отвечал разгоряченный нагрузкой Ромка, возвращаясь обратно на свое кресло, чтобы добраться до умывальника с его соленой морской водой.

Больше соседи, собственно, и не общались: у них не было ничего такого, что бы они могли обсуждать, да и характеры у всех троих были совершенно разные. А главное, Ромка в течение дня так от общения с людьми уставал, что порой на них и просто смотреть уже не хотелось. Хотя, казалось бы, что было сложного в его занятии: сиди и благодари, когда тебе подают? Но нет, выматывало уже само пребывание «на публике», не говоря о нравственных мучениях, которые он испытывал каждый раз, принимая деньги. Даже если самую мелочь.

Утешал себя лишь тем, что все это вскоре должно будет закончиться. Не жить же он сюда пришел, в самом-то деле! А если добром из секты не выпускают, то это был лишний повод приложить все свои усилия к тому, чтобы ее развалить. Как, Ромка пока себе даже не представлял. Но его поддерживала мысль, что когда-то он и с Борей даже не надеялся расквитаться. Однако лиха беда — начало…

Окончательно влившись в секту, Роман не стал терять времени зря, а уже пытался наметить себе какой-то план действий. Он хотел выяснить, пусть даже и по крохам, чем и как сейчас зарабатывает себе на хлеб «преподобный» Ноздрев. Не в общих чертах, как Генка ему описал, а с подробностями. Которые — Ромка был в этом твердо уверен — выпирали за рамки закона, насколько хватало глаз.

Для этих целей он сперва, собирая информацию любыми доступными способами, — свободные передвижения адептов даже по территории ограничивались — начал составлять себе нынешнюю карту лагеря, существенно отличающуюся от прежней, хорошо ему известной еще с детских лет не расположением зданий, а их новым назначением. Про «контору» наместников, где они своих «чад» принимали в дневное время, он узнал при первом же своем появлении здесь — это ни для кого не было тайной. Про автомастерскую узнать в тот же день ему, можно сказать, посчастливилось. Позже он сумел вычислить, где наместники жили, — сумел высмотреть «святых отцов» при их очередном отходе ко сну. Как оказалось, те, все трое, обосновались в просторном особняке бывшей дирекции лагеря.

По мере своих возможностей Роман намеревался теперь не оставлять без внимания этот красивый каменный дом: что-то подсказывало ему, что однажды он может заметить в его пределах нечто такое, на что ему будет весьма интересно взглянуть. И что случится это скорее ночью, чем днем. Но пока для него главной задачей (и навязчивой идеей!) стало узнать, где живут «падшие ангелы».

Наблюдая за расселением в лагере, Ромка успел понять схему: чем значимее был адепт, тем ближе к центру располагалось его жилье. В разбросанных по лагерю маленьких летних домиках жили простые работяги, вроде него и его соседей. В трех каменных корпусах в центре лагеря, как Ромка успел заметить, поселились ноздревские боевики — то они мелькали в окнах, то вываливались оттуда толпой. Оставалось выяснить, кто занимает еще три центральных корпуса, где царила почти кладбищенская тишина. Для этой цели, очередным утром выбравшись из трапезной, Ромка не стал сразу возвращаться в свой домик, а пустился в объезд, по мощеным дорожкам, с обеих сторон стискиваемым полуразрушенными клумбами с одичавшими, разросшимися растениями, либо зарослями давно не стриженного самшита.

Время на прогулку у Ромки было: вначале лагерные микроавтобусы развозили по «предприятиям» работников, а уж потом возвращались за «нищенской братией». Так что Ромку подвозили «на точку» где-то уже в районе девяти. Его это вполне утраивало: возвращаясь после завтрака в дом, без своих уже уехавших на работу соседей, он каждое утро пару часов мог провести совершенно один, поистине отдыхая душой за этот недолгий период полного уединения. Но сегодня он «прогулочным шагом» направился по дорожкам, бегущим от трапезной не к его домику, а в сторону шести каменных корпусов.

Он не исключал, что его кто-то может окликнуть, поинтересоваться, с чего это его вдруг понесло не в свой сектор, а куда-то не туда, куда нужно. Но обошлось! Возможно, благодаря тому расположению, которое начал выказывать ему «отец» Никодим. А может, могли решить, что «брат по вере» как раз и едет к наместнику.

Как бы там ни было, но Ромка беспрепятственно совершил свой вояж. И на первом же крыльце интересующего его корпуса он вдруг увидел не что-нибудь, а женскую обувь! Изысканные, броские вечерние туфли на высоких каблуках, небрежно сброшенные у самого входа уставшими девушками, всю ночь ходившими в них по набережной.

Сердце у Ромки забилось, как у мальчишки, потом сжалось мучительной болью, хотя то ли ему еще предстояло пережить в ближайшем будущем, если он решится встретиться с Ланой в попытке вызвать ее на разговор? Ведь вариантов для встречи у них было не так уж и много. Точнее, учитывая график их существования в лагере, вариант был всего один… И Ромка все на свете бы отдал, чтобы как раз его избежать. Но ничего другого просто не оставалось. Ведь они не могли увидеться ни днем, когда его самого тут не было, ни вечером, когда его привозили с рынка, а она, наоборот, в очередной раз покидала этот проклятый лагерь. Только на рассвете. Тогда, когда она возвращалась в эту несчастную «Алую зорьку», если называть вещи своими именами, с панели. И именно об этом ему одним своим видом сейчас цинично напоминали многочисленные пары красивых женских туфель, кучей лежащие на крыльце.

Он и предположить не мог, какая из этих пар могла принадлежать Ланочке. И на каком именно крыльце из трех искать ему ее туфли? Но сам вид этой изысканной обуви отчего-то уже оказался способен на то, чтобы весьма ощутимо ранить.

Выплескивая охватившие его чувства на каталкины колеса, Ромка завертел их, устремляясь прочь от последнего корпуса с туфельками по дорожкам, вдоль которых рос давно не стриженный самшит. Вот здесь… и здесь, где они изгибаются, он вполне мог бы затаиться и окликнуть Лану. Сделать это незаметно даже для ее подруг по несчастью, когда она в очередной раз пойдет от вернувшего их в лагерь микроавтобуса, паркующегося, как и все остальные, на площадке сразу за воротами.