«Нет, так просто я не сдамся – не на того напали. В отпуск я пойду! Ага! Разогнались! – еле слышно бормотал себе под нос Анкудов и нервно расхаживал по квартире из угла в угол, куря сигарету за сигаретой. – Я им что, мальчик на побегушках? Принеси, подай, иди в отпуск – не мешай. Когда в конце месяца горят показатели и требуются реальные, а не «липовые» раскрытия, к кому бегут? К Анкудову. А как только Анкудов начинает путаться под ногами и мешать – давай, до свиданья! Да еще и в непрофессионализме обвиняют. Мол, как ты можешь клевету наводить на Лаврецких, уважаемых людей города, что, мол, они замешаны в убийстве. Нетушки. Есть еще у меня и порох в пороховницах, и ягоды в ягодицах».

Опер погрозил пальцем кому-то невидимому, а про себя твердо решил – раз гора не идет к Магомету, Магомету придется идти к горе: не хотите расследовать – займусь сам. Покажу, кто тут клеветник, а кто реально носом землю роет в поисках убийц. Да и Лаврецкий-младший у него давно под подозрением. А в деле с убийством кавказца так вообще сомнений никаких не было, что Хлыщ в этом замазан по самые уши. Небось папаша постарался, чтобы сына отмазали. Без его вмешательства тут не обошлось.

Первым делом опер решил выяснить, что полиция успела нарыть на Хлыща, после чего – установить за Валерием Лаврецким слежку. Рано или поздно тот должен дать осечку – и тогда он, Анкудов, сможет вывести убийцу на чистую воду. Павел взял мобильник, перелистал список телефонов и набрал старого знакомого – криминалиста. В результате картина вырисовалась весьма плачевная. Во-первых, абсолютно никаких следов убийства не осталось. Ни отпечатков пальцев, ни фотографий с места преступления, ни результатов экспертиз. Ни-че-го! Во-вторых, видеозаписи, изобличающие Хлыща, тоже таинственным образом испарились. Точнее, как говорится в отчете, они были стерты неизвестным вирусом, проникшим в компьютеры службы безопасности клуба.

Параллельно он пробил и информацию по Лаврецким. Нет ли сомнительных связей, проблем с полицией, с налоговой. И на этом фронте все усилия оказались тщетными. Получалось, что они чуть ли не святое семейство. Честные бизнесмены, филантропы, регулярно жертвующие крупные суммы то на строительство церкви, то на подарки детдомовцам, то на благоустройство города.

У Анкудова оставалась последняя надежда – осмотреть труп кавказца. Но в морге сказали, что тело еще вчера кремировали и отправили в Нальчик, родственникам. Естественно, все вещественные доказательства пропали тоже.

Измотанный многочасовой беготней и тщетными попытками выудить хоть какую-нибудь информацию, опер пошел в СИЗО. Поговорить с бомжами, на которых эту самую мокруху и повесили. Солнце еще не село, и небо окрасилось яростным багрянцем. На улицы после рабочего дня вывалились толпы народа и целенаправленно разделились на ручейки, вливающиеся в переполненный транспорт. Анкудов чувствовал, что устал, как собака – и от беготни, и от ее бесцельности. Еще немного – и завоет, опять же, как собака. Поток людей на его пути, косо подцвеченный красным заревом, – вызывал в душе Павла волны слабо сдерживаемого раздражения. «Спокойно, селяне, земля будет нашей!» – эту поговорку он запомнил с детства, от уборщицы бабы Дуси. И тогда, в детдоме, и теперь – многократно повторенная, как заклинание, она почему-то успокаивала. СИЗО находилось недалеко от клуба «Парадиз». Опер вошел, переговорил со знакомыми дежурными. Они, видимо, еще не знали о том, что Анкудов отстранен от дел, так как без лишних вопросов провели его в камеру к задержанным.

– Я ненадолго, минут на десять, – за спиной у Павла лязгнули двери.

– Привет, начальник. Сигаретки не будет? – один из бомжей, довольно опрятного вида мужичок лет шестидесяти, поднялся с нар и подошел к нему. Тот достал початую пачку и протянул сидельцу.

– Значит, говорите, убили кавказца? – прищурив глаза, спросил Павел.

– Да, замочили суку, – ответил из угла второй.

– А как это вас, таких красавцев, пустили в фитнес-центр?

– А мы там каждый божий день то моемся, то качаемся, начальник. Можно сказать, свои люди. – Бомж криво ухмыльнулся и пошел в свой угол. Оба арестанта закурили. По их мрачному виду было понятно, что особым желанием общаться они не горят.

– Ладно, колитесь, кто вас запугал? Лаврецкие? Или, может, из полиции кто-нибудь попросил сделать жест доброй воли?

Мужики молча переглянулись и ничего не ответили.

– Постойте. Ну как же так? Вот ты, – опер ткнул пальцем в бородатого толстого мужчину в замусоленных спортивных штанах. – У тебя же должно быть какое-то к себе уважение. Нельзя так вот прогибаться до самой земли. Что ты, так и будешь всю жизнь, как заяц, – чуть что, сразу душа в пятки? Кем ты в нормальной жизни был?

– Учителем, – пробормотал бомж.

– Вот те на. Да ты прекрасно все понимаешь! Почему тогда берешь на себя эту «мокруху»? – наивно разглагольствовал перед заключенными Анкудов.

Реакция его слушателей была нулевой. По их затравленному взгляду опер сразу понял: о чем-либо расспрашивать их бесполезно и бессмысленно – бомжей запугали конкретно. Вполне возможно, даже пригрозили убить. В таких случаях люди становятся полностью беззащитными, как мухи в паутине. Они целиком теряют волю и способность соображать – без подсказки своих «пауков». Сидят и не дергаются.

Выходя из СИЗО, Анкудов уже составил в голове план дальнейших действий. Раз не осталось никаких концов, придется разрабатывать фитнес-центр. Еще днем, по дороге в морг, он наведался туда, но ничего подозрительного не заметил. Обычное заведение, все тихо, спокойно. Идея опера была рисковой, но выигрышной: вечером, ближе к закрытию, зайти, где-нибудь спрятаться и переждать внутри до наступления ночи. Авось найдется какая-нибудь зацепка.

Павел подошел к фитнес-центру и уже протянул руку к двери, как его окликнул женский, такой знакомый голос:

– Старший оперуполномоченный, подождите!

Анкудов обернулся: легкой походкой к нему приближалась Тамара. В роскошных волосах запутался теплый вечерний ветер, лицо освещала открытая улыбка. Павлу показалось, что это дежавю, что где-то он такую картинку уже видел. В чем-то он был прав: похожие кадры с парящими на ветру юными красавицами не устают использовать режиссеры всех мастей, если хотят добавить фильму романтики. На мгновение опер почувствовал, как сердце резко дернулось у самого горла и будто бы остановилось. Павел закашлялся. Это помогло скрыть яркий румянец, неожиданно плеснувший в лицо горячей волной. «Остынь, Пашка, не малолетка уже», – скомандовал Анкудов своим гормонам и прочистил горло.

– Здравствуйте, – сказал как можно более спокойно, но на лице самовольно проступила растерянная улыбка.

– А я и не знала, что полицейские следят за своей фигурой, – кокетливо скользнув взглядом по поджарой фигуре Павла, промурлыкала Тома.

– Да я так, в первый раз. Шел мимо, думаю, гляну, что тут да как… – опер совсем смешался и готов был позорно ретироваться, лишь бы не смотреть в эти сияющие, смеющиеся глаза.

– А я в бассейн иду. Не хотите со мной поплавать? – предложила Тамара. Павел набрал полную грудь воздуха, выдохнул, как бы прикидывая, и бодро отрапортовал: