– Ой, как тут хорошо, – проговорил Медуза, устраиваясь у принцессы за пазухой, – что я вижу!

– Тщщщщ, – сказала принцесса, – ты же не хочешь, чтобы Кроки ревновал.

– Эх, молодо-зелено, – пискнула бабушка.

Кроки тем временем подпрыгнул снова и опять ударил в потолок. Кирпичи падали с глухим стуком, как перезрелые яблоки.

– Кроки, если обрушится весь потолок, нас завалит, – прокричал Медуза из-за пазухи принцессы.

Кроки снова подпрыгнул, ударил, кирпичи посыпались, и над головой крокодила появилось черное отверстие. Он расширил его и, легко подпрыгнув, нырнул в проем.

– Эй, а мы? – закричала бабушка.

– Погодите, он на разведку, – сказала принцесса и стукнула Медузу, который как-то недостаточно скромно вел себя у нее за пазухой.

– И вообще, вылезай, – она вытащила распоясавшуюся соплю. – Нечего ко мне клеиться. Причем в прямом смысле этого слова.

– Плохо я тебе воспитывала! – вспылила бабушка. – Как ты ведешь себя у девушки под майкой?

– Вот-вот, – кивнула принцесса.

Из проема появилась голова Кроки, и он легко приземлился на груду кирпичей.

– Ко мне на спину, – сказал он. – И пойдем, тут есть еще камеры. Мы заберем всех.

Дождь барабанил по машине. Было уютно, как в палатке в пионерлагере в Крыму, когда на десятки километров вокруг никого, только горы, ветер, ковыль и тушканчики иногда шуршат в траве.

– Спаси меня! – сказал следователь. – Ты же спасатель. Окажи мне помощь!

– Я храню верность погибшему мужу, – ответила няня. – Но мы можем дружить.

– Давай назовем это так, если тебе так больше нравится, – легко согласился следователь и подвинулся поближе.

– Ты не о том думаешь, – проговорила Елена Варфоломеевна, – лучше давай подумаем, откуда взялся цианистый калий. Даже если Нинель Петровна делала его сама из косточек горького миндаля, то… должны же были остаться какие-то следы. Я не представляю, как произвести…

– Цианистый водород, а не калий, – подсказал следователь.

Он расслабленно полулежал на водительском сиденье. Его белое лицо со светлыми ресницами выглядело почти красивым.

– Неважно, – сказала Елена Варфоломеевна, – все равно где-то его делали. Кроме того, я все меньше и меньше верю в то, что Нинель Петровна отравилась сама. Я же психолог, ты знаешь. Эта женщина не производила впечатления человека, склонного к сантиментам. Думаю, неверный муж был бы бит сковородкой и выгнан из дому, но чтобы она сама отравилась в такой ситуации… трудно себе представить.

– Не забывайте, дорогая, – произнес следователь, – что такие сильные на вид люди часто оказываются очень ранимыми. Подумайте, а что, если Нинель Петровна его по-настоящему любила. Это меняет всю ситуацию. Бит сковородкой? Выгнан из дома? Нет, если там были чувства.

– Ты прав, – кивнула няня, – любовь способна поранить даже самое сильное сердце.

– Именно, – согласился следователь и со значением посмотрел на Елену Варфоломеевну.

Дождь барабанил все сильнее. В его мерном стуке было что-то убаюкивающее. За окнами клубился туман.

«Подходящая погода для Джека-потрошителя», – некстати подумала няня.

– Надо искать следы цианистого водорода, – сказал следователь. – Получу сегодня ордер на обыск.

– Квартира Маши и Нинель Петровны.

– Да. Если Нинель Петровна сама готовила себе яд, она оставила бы следы, ей не было смысла ничего скрывать. Правда, все следы мог уничтожить Федя.

Следователь потянулся и выпрямился.

– Один поцелуй, и поедем, – предложил он.

– Нет.

– В щечку.

– Нет.

– В лобик! По-дружески.

– Исключено. Могу руку пожать.

Он завел двигатель.

– Ну хоть руку.

Они пожали друг другу руки и вырулили на дорогу.

Кроки бил в стену.

– Спасите нас! – кричал выводок летучих ежей, прильнув к зарешеченному окошку. – У нас один больной есть! Нам надо на воздух!

– А их почему держат в камере? – спросила принцесса, глядя на несчастный колючий выводок, сующий в окно длинные мордочки с черными носиками.

– Их фаршируют листьями самопишущего дерева, – пояснил Кроки, переводя дух. – Есть такое дерево-поэт, на его листьях написаны стихи всякие. Листья собирают только безлунной ночью, чтобы дерево заранее не заметило сборщиков и не начало писать частушки всякие матерные. Так вот, если поймать ежа, выпотрошить, вымочить…

Ежи застонали.

– …вымочить, – продолжил Кроки, – а потом нафаршировать листьями самопишущего дерева со стихами о любви, то получается такой вкусный голубец, что многие готовы правое щупальце отдать, чтобы съесть такое блюдо. Это что-то типа наших трюфелей. Или фуа-гра.

– А в домашних условиях дерево такое можно вырастить? – спросила принцесса. – На подоконнике? Чтобы оно писало всякие романтические баллады?

– Можно, – сказал Кроки. – Но на листьях будет одно-единственное стихотворение.

– Сижу за решеткой в темнице сырой, – с чувством продекламировал Медуза.

Кроки снова ударил хвостом по стене. Грохот, пыль, разлетающиеся кирпичи.

– Ты настоящий мужчина, – тихо произнесла принцесса. – Хоть и зеленый.

Крокодил засмеялся, приоткрыв пасть с острыми зубами в три ряда. Медуза втянул носом воздух. Слегка пахло розмарином.

– Давай быстрее! – взвизгнула принцесса.

Хвост со свистом разрезал воздух. Удар был такой силы, что гора содрогнулась. Кирпичи посыпались, в стене появился проем. Радостно запищав, ежи принялись вылетать из отверстия. Двое несли больного ежонка.

– Что с ним? Давайте я его понесу, – предложила принцесса, взяв в руки невесомое колючее тельце.

– Темно, сыро… продуло, – сказала ежиха, и на ее глазах-бусинках заблестели слезы. – Ни врачей, ни солнца, ни лекарств, ни пудинга со сливками.

– Пошли, – позвал Кроки.

Принцесса пустилась за ним, прижимая к груди ежонка. Остальные летели следом, шелестя крыльями. Медузы вели себя у принцессы за пазухой смирно.

На развилке Кроки замешкался.

– Налево! – сказал Медуза, высунув из-под майки принцессы прозрачное щупальце.

Кроки повернул налево, летучие ежи сделали пируэт в воздухе.

– Хэээлп, – послышался стон где-то впереди.

И почти сразу же в воздухе сильно запахло розмарином.

Старушка в клетчатом пальто и голубом шарфике сидела в коридоре, бдительно щуря правый глаз.

– Ульяновна я, – сообщила она, увидев следователя и Елену Варфоломеевну. – Мне девочки рассказали, что милиция приходила.