Старушка причмокнула.

– И я хочу кое-что рассказать!

– Проходите, – пригласил следователь, показывая на дверь.

Ульяновна вошла, мелко семеня, и села.

– Ночью она приходила к нему! – выпалила она. – Какой стыд! Не успели похоронить жену, а Маша уже бежит к нему в постель.

Сухонькие щечки запылали праведным гневом.

– В мое время таких женщин… знаете, как называли, да, – сказала Ульяновна, вскинув подбородок. – Я бы ей руки не подала. Я с ней даже не здороваюсь теперь!

Она поудобнее устроилась на стуле.

– Я думаю, – произнесла она после паузы, понижая голос, – что они ее… убили. Маша и муж Нинель. Убили нашу тамаду, несущую людям радость! Убили честную женщину, потому что жена была как бельмо на глазу и мешала им творить разврат.

И Ульяновна несколько раз испуганно перекрестилась.

– Знаете, – продолжила она, – и Харитоновна тоже так думает. Только не говорит вслух.

«Харитоновна – это мама то ли бандита, то ли депутата, – вспомнила Елена Варфоломеевна, – того, который пытался подарить матери машину с водителем, чтобы она в булочную ездила».

– У нас не запрещено законом иметь внебрачные связи, – сухо сказал следователь, – у нас свободная страна. Так что тот факт, что Маша ночью ходила к своему лю…

– Я чувствую, – проговорила Ульяновна. – У меня девальвация… эксгумация…

– Интуиция, – подсказала Елена Варфоломеевна.

Ульяновна благодарно закивала.

– Интуиция! Они ее убили. Кстати… когда будут похороны Нинель?

Старушка застегнула пальто на все пуговицы.

– Посмотрю ей в глаза на похоронах. Убийцы перед лицом покойной жертвы дрогнут и, возможно, раскаются. Упадут на колени перед гробом!

– Я бы на это не рассчитывал, – усмехнулся следователь.

Елена Варфоломеевна молчала, внимательно глядя на старушку. Та встала. Ее газовый шарфик взметнулся.

– Спасибо, – поблагодарил следователь, – все, что вы рассказали, очень интересно.

За старушкой закрылась дверь.

– Помнишь, – сказала Елена Варфоломеевна, – как Мария Ивановна Кукевич говорила нам, что Федя ее и видеть не хочет, потому что считает, что это она убила Нинель Петровну? А тут вдруг Маша бегает к Феде ночью? Это как-то странно, ты не находишь.

– Пойдем проводить обыск, – предложил следователь. – Пора. Даже, наверное, поздно! Если это убийство, то все улики уничтожены. Санкция прокурора есть…

Он взял папку и вынул два прозрачных файла, в которых лежали постановления.

– Понятых на улице найдем, – решил он. – Поехали. Или тех двух старушек возьмем: Харитоновну и Ульяновну.

– Я могу быть понятой, – сказала Елена Варфоломеевна.

Следователь сделал шаг и оказался совсем близко к няне.

– Буду очень рад, – произнес он, нависая над девушкой и почти касаясь ее волос.

Он вдохнул легкий запах смеси духов и шампуня.

– Неприступная крепость – это так возбуждает, – добавил он.

– Ведите себя скромнее, – отстранилась няня. – Мы всего лишь друзья.

Они вышли из кабинета.

Из камеры уныло висело щупальце. Черное. Похожее на пустой заправочный шланг. В щупальце была зажата белая тряпочка.

– Зомби! – взвизгнул Медуза и снова юркнул под майку принцессе.

– Мы диссиденты! Освободите нас! – стонали зомби. – Мы с вами!

Ежики прижались к крокодилу, затрепетав своими маленькими тельцами, и испуганно запищали.

Белая тряпочка замоталась.

– Не оставляйте нас! Из наших щупалец сделают трубочки для коктейлей! – стенали диссиденты. – Мы за мир во всем мире!

– Они врут, я им не верю, – прищурила все пятьдесят глаз бабушка-медуза.

– Мы пятая колонна! – проблеяли зомби. – Пацифисты!

Кроки приблизился. Зомби с надеждой выглядывали через окошечко.

– Все мы братья и сестры, – сказал один из зомби и вытер нос белой тряпочкой, которой ранее махал в воздухе. – Все мы дети одной Вселенной! И белые, и зеленые, и прозрачные, и с иголками… Ни цвет, ни запах, ни наличие пупырышков не должны служить целям апартеида. Мой младший брат как-то влюбился в жительницу деревни. Он сидел в кустах у колодца и ждал, когда кто-нибудь пойдет за водой, чтобы его, этого кого-то, съесть. И… чу! Видит, идет красавица в кокошнике.

– Как тебя зовут, милая? – спросил мой брат-зомби, выглянув из-за куста вереска.

– Аленушкой, – сказала красавица, крепко сжимая ведро.

Зомби хотел поцеловать Аленушку, но получил ведром по голове и потерял сознание. На следующий день он снова залез в кусты и стал ждать девушку. Она снова пришла, и кокошник у нее был еще краше, чем раньше.

– Аленушка, ты мне сердце разбила, – сказал зомби, страстно шевеля щупальцами. – Давай поженимся. – И протянул ей розу-мутанта с шипами, каждый из которых был завязан бантиками.

Но Аленушка снова размахнулась ведром, и снова зомби упал полубездыханным. Тем не менее он не сдался. На следующее утро мой младший братец-зомби ждал Аленушку с яхонтовым ожерельем, отрезом сафьяна, перстнями с драгоценными каменьями и большим бриллиантом, завернутым в тряпочку.

– Я сегодня с приданым, – сказал мой брат. – Выходи за меня! – И Аленушка согласилась.

«А что? – подумала она. – Он не такой уж и черный. Вполне пригоден для сексуальных утех. И с деньгами. Кроме того, никто мне больше щупальце и сердце не предлагает».

Зомби вздохнул и прослезился, вытирая слезы платочком.

– Но когда Аленушка привела суженого, держа его за щупальце, родители девушки не высказали одобрения. Не понравился им такой союз. Совсем не понравился. То есть настолько не понравился, что через пять минут разговора от моего брата остались только рожки да ножки. Буквально пара клочков, и все.

Зомби шмыгнул носом.

– Он пострадал за любовь. А девушке, может, лучше бы такого мужа иметь, чем совсем никакого.

На правом глазу появилась одинокая слезинка.

– Я и мои друзья выступаем за то, чтобы все могли жениться, на ком хотят, – подытожил он. – И если вы нас освободите, мы создадим политическую партию и будем бороться за свободу, равенство и братство.

Принцесса посмотрел на зомби с умилением.

– Давай их возьмем, – сказала она Кроки. – Может, они и правда за демократию и не хотят быть орудием тирана?

– Да, – согласился Кроки. – Давай их возьмем. Все ж не зря, наверное, их посадил в тюрьму король. Враг моего врага – мой друг. Сколько вас там?

– Девять, – ответил зомби с надеждой, высунув в окошечко свое отвратительное черное лицо.