в паутину, то ли в туман. Отжившие своё — даже дети. Будто изголодавшиеся или высосанные кем-то досуха. Тонкие лапки, слабые плечи. Пристально следящие из полумрака глаза потомственных Стрелков. У всех одна и та же Печать на ладонях. И лёгкий сквозняковый шелест. Умоляющий:

— Вы должны понимать, что мы не можем потерять его… не можем.

— Но вы же… обращались к другим специалистам?

Линешенты хором кивают, не спуская страшновато-пристальных глаз. Лучшие врачи, да. Лучшие маги. Ничего не обнаружили. Порекомендовали варга.

— Вы должны понять… наша фамильная драгоценность… мы не можем потерять его… любые условия, любые деньги…

На «любые деньги» Младший начинает огорчённо кряхтеть и чесать лоб с залысинами. Видать, с деньгами у древнего семейства Линешент как-то не очень.

Грызи тяжко вздыхает.

— Это очень редкое и тяжёлое заболевание, — и делает брови трагическим домиком. — Лечение может потребоваться длительное. Не особенно дорогое, но — долгое. Нужно будет провести кое-какие анализы… может, вызвать сюда ещё кое-кого из моей группы. И, я так понимаю, что лечение возможно только здесь? Вы ведь не рискнёте отдать Орэйга в чужие руки. В таком случае он должен быть под постоянным присмотром кого-то из нашей группы.

Паучье племя раскидывает паутину. Приглашает остаться в холодном и пыльном поместье на сколько угодно.

От вида апартаментов можно провалиться в прошлое веков этак на пять назад. Тяжёлые и пыльные балдахины. Поеденные молью гобелены по стенам. Картины, которые тебе череп проломят — если свалятся. И — сырость и полумрак, и древнющие камины с гнутыми решетками не разгоняют ни того, ни другого.

Грызи заявляет, что нам надо посоветоваться. Выставляет из своей комнаты служанок в коричневых платьях. Прикрывает дверь. Достаёт из сумочки «Злое ухо» — артефакт против прослушки. Мастерградская работа, дорогая, усыпанная мелкими рубинчиками бляшка. Явно одолженная у нойя.

Артефакт работает от огня, так что Грызи суёт его в камин. И по комнате начинает гулять лёгкий будто бы шорох. А мой Дар глохнет: артефакт работает в обе стороны.

— И зачем это тебе понадобилось? Видно же, что геральдион в норме. Ещё и в какой.

Шерсть не выпадает, глаза блестят, нос холодный и влажный, с языком, деснами, зубами всё прекрасно, из пасти ничем таким не несет. Реакции не притуплены, боли явно не испытывает, разве что ленивый малость.

— Его тут разве что под хвост ещё не целуют. Он еще нас с тобой переживёт.

— Очень сомневаюсь, — бормочет Грызи, глядя в расплясавшееся пламя.

Рыцарь Морковка каким-то чудом еще не орет мне: «Я ж тебе говорил!»

— Но если зверь здоров, то зачем вам понадобилось вводить в заблуждение хозяев…

— Ну, — говорит Гриз, оборачиваясь от камина. — Дело вроде как в моих ощущениях как варга.

— То есть, в том, что вы увидели в сознании животного?

— Скорее уж, в том, что я не увидела в этом животном сознания. Понимаете, господин Олкест… По моим ощущениям — этот геральдион мёртв.

ФАМИЛЬНАЯ ДРАГОЦЕННОСТЬ. Ч. 2

МЕЛОНИ ДРАККАНТ

В старинном зеркале — моё лицо. Точь-в-точь — если бы меня бахнули по темечку картиной. Рядом — физиономия Яниста, с недоверчивой, сомневающейся полуулыбкой:

— А вы не могли ошибиться?

— Так уж вышло, что я вполне способна отличить живого зверя от мёртвого.

— Но вы же понимаете, что геральдион выглядит… даже избыточно живым?

— В этом-то вся проблема.

— А вы не думаете, что в таком случае мы немедленно должны сообщить хозяе…

— Морковка, заткнись. — Ага, так и скажем прямо: ваш символ рода сдох, простите-извините. — Грызи, что ты вообще разобрала?

Гриз протягивает пальцы к огню — и отдёргивает. Будто играет с кусачими язычками пламени.

— Базовые инстинкты, на поверхности. Боли нет, хочется пить, спать, испражниться. А сознание будто… Будто его что-то выжрало. Пустота, или скорее, воронка. Ни эмоций, ни понимания, где он и кто вокруг. Это непохоже на спящего или даже на умирающего. Даже на сознания рептилий. Просто чернота, тяга, что-то липкое, будто паутина…

— И что ещё?

Грызи трёт лицо, будто стирая с него остатки липкой гадости. Выдыхает в ладони:

— И голод. Эта штука — что бы оно ни было — голодна. Понимаете теперь, почему я разобраться решила?

У меня-то сомнений нет: Грызи сказала, что оно дохлое — значит, оно дохлое. Падаю с размаху на кровать с мерзким балдахином.

— Некромантия?

Есть не так уж и мало способов сделать мёртвое — живым. Вернее, придать ему видимость живого, на время. С какими-нибудь гнусными целями. Все до одного способы — под строгим запретом, так что Линешенты уже увязли, как муха в соку паучьей сливы.

— Некромантия так не работает. Он не должен бы есть, пить… да и выглядеть таким здоровым.

Ага, не говоря уж о том, что темные практики — удел всего-то пара отмороженных сект. С которыми изо всех сил борются законники.

— Есть продвинутые некрозелья, Конфетка рассказывала. Позволяют сохранить внешний вид и видимость сознания на пару лет. Или какой-то артефакт? Кто-нибудь из Мастерграда. Из изгнанных Мастеров.

Как бы Его Светлость насмерть не удавился своим возмущением.

— Может, это вообще иллюзия, — хмуро говорит Грызи. — Или они призвали из Запределья какую-то иную сущность…

— Если демон, то не по нашей части. Нужно вызывать ребят из Акантора… или кого-нибудь из этих Орденов, которые умеют с этим справляться.

— Вот только что бы это ни было — оно в оболочке геральдиона. Так что…

— Давайте проясним, — рожает наконец Морковка.

Пыхтит он гневно, но как-то не срывается на вопли про «чушь» и «аристократическое семейство».

— Вы считаете, что кто-то около полугода назад убил королевского геральдиона семьи Линешент. Это ведь в то время началось ухудшение состояния Орэйга? Потом над… уф-ф, Единый, дай мне сил… над зверем был проведён некий обряд, а может, здесь виновато зелье, или, что вы там еще предполагали, артефакт? В любом случае, вы считаете, что этот геральдион — что-то вроде видимости, магической куклы, или…

— Вы отлично излагаете, господин Олкест.

Он на это мастак. Говорить, краснеть и сверлить глазами Грызи у него отменно выходит.

— При этом вы полагаете, что с этим может быть связан кто-то из самой семьи, я верно понял?

Фыркаю так, что на меня сыплется пыль с балдахина.

— Может, это местный конюх-некромант.

— Но ведь это же абсурд! — возмущается Его Светлость. — Если это кто-то из Линешентов, зачем они тогда позвали вас?

Грызи коротко кивает. Наполовину одетая в пламя камина.

— Хороший вопрос, господин Олкест. А вас, например, не насторожило, что все члены семьи Линешент считают своего питомца больным? Вот уже