малость велики. Но Лайл Гроски, что бы он про себя ни говорил, еще и довольно щедрый человек.

— Лови носки — неношеные. Подарок от Фрезы, ха. И рассказывай уже, каким божествам ты принёс в жертву обувь.

— Ну, один ботинок на дне реки… А одним я дал по голове единорогу-драккайне. И оказывается, ботинок частично попал под огненный залп.

Какое-то время Гроски задумчиво глядел, как я влезаю в его ботинки.

— А ведь луны три назад меня бы это даже и удивило. Но теперь у меня только один вопрос: надеюсь, ты грохнул драккайну своим ботинком?

— Ну, я же не Нэйш.

— Стало быть, вы притащили зверушку сюда. Черти водные. Ещё одна тварь, жрущая как не в себя — кстати, что она там жрёт?

В последнее время сосед стал до неприличия одержим вопросами. Но причитания о том, что «у каждой твари в этом питомнике не иначе как вир в глотке» — можно и потерпеть.

— Мясо точно, а что ещё… Может быть, ты сам у драккайны спросишь? У нас с ней почему-то не вышло нормальной беседы.

— Если бы ты мне дал ботинком по башке — у нас бы тоже с тобой нормальной беседы не вышло. Драккайна-единорог, стало быть. Ну, расскажешь вечерком, а пока что я пошёл выжимать из заповедника твоё первое жалование. С первым выездом тебя, к слову, Мел ещё не начала выбирать цвет платья к свадьбе? Голубой, по-моему, вполне бы…

— Я ей передам, — пообещал я со всем доступным чувством юмора. Хотя на душе и скребло не менее дюжины кошек.

За две девятницы меня кто только не спрашивал о свадьбе с Мелони. В основном — о том, как меня угораздило. Да, и ещё мне не удавалось поговорить с ней начистоту, и она не торопилась хотя бы подумать над тем, чтобы съездить к Венейгам.

Может, мне получится донести это до неё в нынешнем разговоре. Я чистил тот свой костюм, который приберегал для выходов в свет, и старался отбросить тяготящие меня мысли. Так, как советовал мне учитель Найго. По крайней мере, я теперь рядом с Мелони, и я буду сопровождать её к Линешентам, кто бы мог в это поверить! А это — настоящая родовая аристократия, одна из древнейших семей Кайетты, ведущая род, по преданию, от самого Стрелка Лина. И это Туманный Замок, затерявшееся среди болотных низин величественное и мрачное строение четвёртого века от Прихода Вод, — я видел его ещё в детстве, в книгах об аристократических родах… Герб — свернувшийся белый геральдион, а над ним золотая стрела…

Может, Мелони убедится, что настоящая аристократия, истинные традиции родов — это не так уж и плохо. Может, удастся донести до неё толику подлинной информации об этой Арделл. Может — со временем, постепенно — мне удастся пробудить мою зачарованную Деву Леса.

«Мечтай, — фыркнул в голове голос Гроски, будто сосед по комнате не вышел четверть часа назад.

Будто отзываясь, со стороны закрытой части долетел торжествующий рёв виверния.

Похоже, я завяз в проклятом питомнике сильнее, чем мог себе представить.

МЕЛОНИ ДРАККАНТ

— Кто помрёт? — спрашиваю я.

Сквор наклоняет голову и изображает на птичьей физиономии недоумение.

— Давай старую песенку, — показываю ему орех. — Я вот кто?

— Мел.

— Пухлый, который только что вышел?

— Гроски.

— Палач в белом?

— Нэйш.

— Нойя, которая тебя утром ягодами кормила?

— Орех! Орех!! Оре-е-е-ех!!!

Этого не проведёшь. Даю горевестнику орех и показываю следующий.

Тренировки идут не так плохо. Сквор — умняшка, уже запомнил всех из «тела», кое-кого из остальных — тоже. Только с предсказаниями не ладится. С утра я к Сквору подходила и интересовалась — есть у кого-нибудь шанс помереть? Горевестник кряхтел, хохлился и отворачивался. А три дня назад орал моё имя, хотя и вызовов-то не было. Теперь и не поймёшь — то ли сегодня не видел единорога-драккайну, то ли три дня назад со временем ошибся.

Потому что, как ни крути, но возможность помереть сегодня была, и нехилая. И у меня, да и у Принцесски.

Этот, лёгок на помине, спускается по лестнице. В таком виде, будто решил тащить меня в храм брачеваться.

— Это чего? — тычу я пальцем в Рыцаря Морковку, омерзительно приличного — в сюртучке, при жилеточке и прочем.

— Янист Олкест, — сообщает мне Сквор и смотрит как на дуру. — Орех?

Принцесска ерошит рыжие вихры и приглаживает манжеты. На физиономии — куча благоговения, потому как «о-о-о-о, это же Линешенты».

— О чем поговорить хотел?

— Об этой вашей… Арделл.

— Гриз Арделл, — уточняет горевестник важно. — Орех?!

Звучит угрожающе, так что я даю ему орех.

— Понимаю, как звучит, — вы вместе работаете, у вас одно дело, она вроде как заботится о животных…

— Вроде как, ха!

— …так что ты не думаешь, будто я могу знать о ней что-то, чего не знаешь ты. Но я наводил справки и думаю, что она не показывает тебе некоторые её стороны. Ты, например, знаешь, за что её изгнали из общины? Там явно была какая-то тёмная история, настолько, что глава общины — кстати, её отец — отказывается говорить, едва слышит имя дочери…

Рыцарь Морковка тип основательный. Он, прежде чем в питомник лезть, подготовился как следует. Даже платил кому-то из Гильдии Чистых Рук, а ещё ходил к лучшему сборщику информации во всём Вейгорд-тене — это он сам мне рассказывает.

Моя тётушка и все его подружки могут им прямо-таки гордиться.

— …наконец, госпожа Сотторн явно считала её виновной в безумии и смерти сына. К сожалению, год назад она скончалась, не перенесла потери, но она обвиняла Арделл во всеуслышание. И это складывается в довольно зловещую картину: аристократ такого уровня и с такой карьерой внезапно заявляет, что женится на безродной, да ещё на варгине, потом внезапно порывает все связи с миром и пропадает, и все провидцы твердят, что его нет среди живых — его даже нельзя отследить по Печати… одновременно Арделл совершает нечто такое, за что её изгоняют из общины и даже сейчас не желают о ней там слышать. Да иеё дальнейший путь, поверь мне…

Дальнейший путь Грызи — ужас и мрак. Если глядеть глазами контрабандистов, устроителей боев и прочего отребья. Получается, что Грызи и мамашу Лортена обманом к себе расположила, чтобы рулить в питомнике. И подстроила так, чтобы криворукие ковчежники время от времени помирали. Особенно «клыки» («Обрати внимание на уровень смертности, Мелони, это же ненормально»).

По мне — так у Грызи два минуса: первый — вечное стремление пожалеть всякую погань, второй —