А у нее ситуация, наоборот, куда хуже, чем тогда, двенадцать лет назад. Образования, денег, статуса – как не было, так и нет. Еще и товарный вид потерян – не восемнадцать, а тридцать. Располнела. Выпивать стала.

Интересно, что Мирон предложит? Денег просто так? Работу секретаршей? Или в любовницы позовет?

Она опустила глаза и робко спросила:

– Почему ты возишься со мной?

Он усмехнулся:

– Потому что однажды упустил.

О, это обнадеживает!

– Зачем я тебе? За душой ни гроша – только вес лишний. И в жизни ничего не добилась.

– Грошей у меня хватит. А ты… ты необычная. Яркая. Не такая, как все. – И вдруг попросил – Спой мне что-нибудь.

Ох, где вы, суматошные девяностые?! Тогда она дурака валяла, под Высоцкого нарочно хрипела:

– Считать по нашему, мы выпили немного.

Не вру, ей-богу. Скажи, Серега!

Но сейчас вдруг вырвалось грустное:

– Жаль, подмога не пришла, подкрепленье не прислали.

Нас осталось только два, нас с тобою…

Дальше следовало нецензурное слово, но его Богдана тоже пропела – только шепотом, – и спросила:

– Продолжать?

– Не надо. – Он добавил тихо: – Я ведь специально в казино пришел. Тебя искал.

– Я поняла. – Она склонила голову, а потом решительно сказала: – Мирон, я такой дурной была. Все выбрала неправильно: страну, мужчину, как жизнь свою построить.

– Так не поздно еще поменять! Я не случайно про терем сказал. Приезжай.

– Но мне мало терема. – Увидев в его глазах испуг, Богдана поспешно добавила: – Нет-нет, жемчугов не нужно. И штампа в паспорте тоже. – На глазах, сами собою, выступили слезы: – Я дочь свою хочу вернуть.

Мирон опустил голову:

– Боюсь, тут помочь не могу. Я навел справки. Вернуться в Италию тебе не позволят. Сильву – из страны не выпустят. Единственный выход – ждать, пока девочке четырнадцать исполнится и она сможет решать сама.

– Это еще четыре года, – горько вздохнула Богдана. – Забудет меня совсем.

– А ты не сдавайся. Звони, пиши.

– Все равно чужой станет.

Он посмотрел внимательно:

– Богдана. А ты – в принципе – хочешь еще детей?

Она не задумалась:

– Конечно, хочу. Только не от такой скотины, как Игнацио.

Мирон усмехнулся:

– Тогда я могу предложить тебе сделку.

* * *

В девяностых годах прошлого века секс между старшеклассниками еще считался диковиной, и редкие парни, кому удавалось затащить одноклассниц в постель, страшно важничали.

А у Мирона по-дурацки получилось. Подружка его обладала пышной грудью, охотно целовалась, не стеснялась приспустить трусики, позволяла пощупать-погладить во всех местах. Заводила конкретно, но едва он пробовал перейти к решительным действиям, сжимала ноги и начинала судорожно верещать. Причитала: «Боюсь я! Мамка убьет!»

Он уже тогда фарцевал, и средства защиты – качественные, индийские – при себе всегда имелись. Но мамаши в те времена тоже бдели. Среди школьниц постоянно ходили страшилки: то одну, то другую родители отвели к гинекологу, врач подтвердил, что не девственница, и что тогда дома было!

Постоянно быть на взводе, но разрядки не получать – еще хуже, чем портфели таскать за отличницами. В итоге Дульсинею свою он перевел в резерв – и стал искать другие варианты. На него давно поглядывала слегка перезрелая кассирша из булочной, однажды он задержался поболтать и немедленно получил приглашение в гости.

Кассирше оказалась тридцать с изрядным хвостиком. С мужем развелась, дети не обременяли, хотелось приключений. Розовощекому Мирону сказала:

– Беру на испытательный срок.

Он не подкачал. Оказался не только милым и неугомонным в постели, но, широкая душа, всегда с шампанским придет, тортик купит, сигареток блок притаранит.

И стал захаживать почти каждый вечер. Новая пассия сразу заявила: замуж не пойдет, нахлебалась. И писклей малолетних ей ни за какие коврижки не надо – время небогатое, неспокойное, зачем еще на себя хомут вешать?

Мирона подобный подход только радовал. Кассирша, конечно, не красотка: грудь обвисла, лицо рябенькое. Зато в постели старалась – в том числе по-французски. Да еще заботилась, обхаживала – в отличие от задаваки-одноклассницы. Ужинами кормила, массаж делала.

Средства защиты (пусть даже индийские) феерию слегка притупляли, да и стоили недешево. Мирон побаивался дурных болезней, но кассирша предъявила справку из вендиспансера – у них на работе требовали. Поэтому, когда дни были не опасные, любовники предавались утехам «без противогаза».

А месяца через три возлюбленная объявила: она в положении.

Мирон растерялся:

– Мы ж меры принимали!

Она сладко улыбнулась:

– Так ты у меня кобель какой мощный! Проскочило как-то.

– И чего теперь делать?

– Анис буду пить. Ванну с горчицей приму. Авось выскочит.

– А если нет?

Она подмигнула:

– Может, женишься?

Его лицо вытянулось, и кассирша расхохоталась:

– Да ладно, не ссы. Аборт сделаю. Тоже, нашел проблему.

Мирон полагал: женщина в положении должна стать болезненной, бледненькой и капризной. Но его взрослая подруга продолжала сочиться здоровьем, сроду не скажешь, что беременна. Хотя кассирша жаловалась:

– Ох, устала, тошнит меня! Цеплючее твое дите оказалось. Но ты не бойся. Я пресс качаю и аспирин пью. Не удержится.

Он продолжал чуть не каждый вечер забегать в гости, с удовольствием ел борщи и мял податливое, мягкое тело.

А спустя еще месяц кассирша объявила: избавиться от ребенка домашними методами не получилось. Но на аборт она тоже не пойдет, потому как относительно безопасные двенадцать недель миновали, а рисковать своим здоровьем она не хочет.

– И как быть? – испугался Мирон.

Она побуравила глазами:

– А как хочешь. Или женись. Или рожу, а потом в суд на алименты подам. У меня свидетелей полный двор, что ты каждый вечер у меня околачивался.

– Но ты сама говорила, что ребенок тебе не нужен! Избавиться от него пыталась!

– Пыталась. А теперь сроднилась с ним. И полюбила. Он уже шевелится. Вот, хочешь – руку на живот положи.

Живот Мирон трогать не стал, от ужина тоже отказался. Шел домой и думал: «Вот это я влип».

Парень догадывался, почему кассирша вдруг надумала замуж. Сам виноват. Щедро дарил любовнице косметику «Пупа», сланцы с бисером и яркую бижутерию, сдуру болтал, что к двадцати пяти на машину заработает. Вот и решила посадить его на привязь.

И как спасаться? На аборт насильно не отведешь. Да врачи и не возьмутся уже, раз ребенок шевелится. Неужели жениться придется? Баба, может, и ничего. Будет еще слаще кормить, старательней обхаживать. Одна беда – он ни капли, ну вот совсем нисколечко ее не любил.

Пришел домой, чай пить не стал, сразу рухнул в постель. Родители, если видели, что не в