духе, обычно не трогали. Но сегодня мама заглянула в комнату, спросила:

– Мироша, случилось чего?

А чего, собственно, скрывать?

Буркнул:

– Женюсь я.

– На Люсеньке? – обрадовалась мама.

Одноклассницу Люсеньку (ту самую, что дразнила, но не давала) родители обожали.

– Нет.

И вывалил все.

Мама насупилась:

– Что еще было от твоей кассирши ждать.

– Откуда ты знаешь?

Она отмахнулась:

– Да весь город знает.

– Вот она и говорит: в суде легко докажет, что ребенок мой, потому что все видели.

Мама хитро улыбнулась:

– Ну, это она ошибается.

– Почему?

– Во-первых, закон есть. Сможет доказать, что ты отец, ничего не поделаешь. Придется платить алименты. Но жениться – если не хочешь – тебя никто не заставит.

– Но ребенок без отца расти будет. Нехорошо.

– Ох, Миронушка. – Мама присела на кровать. – Дитя ты еще.

И по голове взялась гладить.

Он увернулся, попросил:

– Перестань.

– Да как перестать, если ты телок доверчивый. Уверен, что ребенок твой?

– А чей еще? Она только со мной гуляла.

Мать усмехнулась:

– Это ты так думаешь.

Мирон посуровел:

– Еще, что ли, кто к ней ходил?

– Да она давалка – на весь город известная! – заверила мама. – Но дело не только в этом. – И печально улыбнулась: – Вряд ли ты вообще отцом можешь стать.

– Это почему?

– У тебя же в восьмом классе свинка была.

– Ну и что?

– Забыл, что врачи тогда говорили?

Он нахмурился:

– Ну… типа, есть вероятность проблем. Но совсем крошечная. Процентов пять, что ли.

– Процентов пять – это тебя успокаивали. На самом деле куда хуже. Против тебя словно все звезды сошлись. Четырнадцать лет. Половое созревание, самый пик. Плюс осложнение после болезни – орхит, воспаление яичек. Мы тебя не обследовали, но врачи нам сказали: прогноз очень плохой. – Она всхлипнула: – Пять процентов – наоборот, за то, что у тебя могут быть дети. Не больше.

Он просиял:

– Так это же отлично!

– Сейчас да, – вздохнула мама.

Он отмахнулся:

– Да ну, кому эти дети вообще нужны? Если вдруг приспичит, из детдома возьму.

Мирон чмокнул маму в щечку и помчался к любовнице. О своей болезни рассказывать не стал. И даже пообещал, что женится. Но только после того, как увидит доказательства.

– Какие такие доказательства?

– Съезди в Москву. Сделай генетический тест. Расходы я возмещу.

Ох, как забегали глазки у хитрой кассирши!

Хотя забормотала:

– И поеду! И докажу!

– Буду ждать.

Больше он к ней не ходил. А соседи услужливо доложили: в Москву его покинутая пассия не ездила. И с животиком не ходила. Беременность сама собой рассосалась.

* * *

Мирон сидел у постели Богданы, рассказывал:

– Много лет мне было все равно. И даже удобно. Я убеждал себя: зачем нужны дети, только лишний груз? Но в прошлом году врачи уговорили сделать чек-ап.

– Это что еще такое? – удивилась девушка.

Он объяснил:

– Современные технологии. Что-то вроде диспансеризации, только гораздо быстрее. Проверили, в том числе, фертильность. Мама оказалась права. У меня, прости за детали, сперматозоиды единичные. И сделать ребенка – задача практически неразрешимая.

Мирон улыбнулся лукаво и сразу напомнил ей прежнего, молодого, беспечного:

– Но ведь мы, мужики, какие? Если легко достается – оно и не нужно. А когда оказалось, что надо трудности преодолеть, – сразу детей захотел. Парадокс.

Она смотрела во все глаза.

– А что нужно сделать, чтобы у тебя были дети?

Мирон поморщился:

– ЭКО плюс ИКСИ.

– Про ЭКО я слышала. А второе – это что?

– Не помню, как расшифровывается. Врачи под микроскопом ищут этих единичных сперматозоидов, ну, и потом оплодотворяют в пробирке.

– Ну, так и пробуй! – вырвалось у нее.

– Я готов. Но хочу сообщницу симпатичную.

И только тут до нее начало доходить.

– Ты мне предлагаешь твоих детей выносить?

– Почему выносить? Я предлагаю тебе стать их мамой. И моей законной женой.

– Мамой?

– Ох, Богданка! Прямо неудобно с красивой девушкой такие разговоры вести! Конечно, мамой. Яйцеклетка ведь твоя будет. Вынашивать, рожать – тоже тебе. А сразу, как появятся дети, – поженимся. Не отвращает идея?

Идея – по всем статьям – так себе. Да, богат. Но опять – не принц. И сразу замуж не зовет – только при условии, что дети родятся.

По-хорошему, надо отказываться. Только что дальше делать? Выходить с больничного, возвращаться в съемную однушку и опять к игорному столу?

– Ну… как-то все неожиданно… – пробормотала Богдана.

– Прости, – слегка смутился Мирон. – Я тебя огорошил. Надо было с изысков начать. Комплиментов. Эвфемизмов.

– Поздно уже, – хмыкнула она. – Все равно заинтриговал. Расскажи, как процесс проходит.

– Для меня, мужчины, никаких особых сложностей. Дадут журнальчик с девочками, чашку Петри. Сдал биоматериал – и свободен. А для сообщницы ситуация круче. ЭКО, в среднем, успешно только одно из трех. В моем случае вероятность может быть еще ниже. Каждая попытка – это довольно серьезное медицинское вмешательство. Уколы. Гормоны. Операция.

– Операция?

– Да. Яйцеклетки достают под наркозом.

Богдана нахмурилась:

– Боюсь, к такому я не готова.

Он беспечно ответил:

– Ты сама попросила ситуацию обрисовать. Но давай не будем принимать поспешных решений. Сделаем пока так. Я человек свободный, ты мне нравишься. Когда выпишут, переезжай в мой теремок. Природа, воздух, весна. Отдохнешь, сил наберешься. Присмотримся друг к другу. А дальше посмотрим.

* * *

Коттедж после съемной однушки – это, конечно, вау. Богдана ходила-бродила по дому, никак наглядеться не могла. Замирала в пятидесятиметровой кухне-столовой со вторым светом. Приклеивалась носом к огромным окнам. Выходила на балкон. Дом стоял на пригорке, и со второго этажа было отлично видно канал имени Москвы. По нему вальяжно шлепали теплоходы, моторные яхты носились, обдавали фонтаном брызг стариковские рыбачьи лодки.

В однушке у нее была квадратная крошечная ванна без бортиков, потом вечно болото приходилось вытирать. А здесь при хозяйской спальне – джакузи. В сауне – душ с купелью. И при гостевых комнатах два туалета.

Хозяйки в тереме не имелось, но дом сиял чистотой. Богдана из любопытства внимательно разглядела все краны в ванных комнатах – намыты идеально. Даже под кроватями проверила – ни пылинки.

Она пошутила:

– У тебя убирает фея?

– Просто хорошая домработница, – снисходительно пояснил Мирон.

И хотя цветов он не сажал, садовник тоже имелся – косил газон, подрезал деревья.

Богдана поверить не могла, что Мирон настолько продвинулся – в сравнении с прежней своей ролью из девяностых. Терем с дорогущей дизайнерской мебелью. Слуги. «Мерседес» с шофером. И особая, слегка раздражающая снисходительность, которая всегда отличает богатых людей.

Себя она посреди неожиданной роскоши чувствовала самозванкой. И роли своей в доме не понимала.

Ее пустили из милости – прийти в себя после болезни?

Или тестируют