вида: в шляпах, в пальто и с портфелями. Незнакомые уверенно, по-хозяйски озираясь, приблизились и спросили:

– Здравствуйте, товарищи. Учащиеся?

– Так точно, – подтвердил Колька.

– Где у вас директор, не видели? – спросил второй.

– К сожалению, нет, – по-светски отозвался Ворона, склонив голову.

– Так, а столовая где?

Ворона словоохотливо, выделывая руками выкрутасы, принялся объяснять:

– А вот пройдете во-о-он туда, за угол, там дверь будет, вниз, подергайте. Если закрыта, то пройдите ко главному входу, там прямо по коридору, через зал и направо… непонятно? Дайте бумажку.

Он принялся талантливо, с огоньком чертить какие-то топографические лабиринты с черточками, старательно, давая пояснения, пока, наконец, оба типа не заверили, что все им ясно и у них нет больше времени. Как только они отправились за сто верст киселя хлебать, в обход к столовке, Ворона присвистнул:

– Ходу, Николка.

Наработанным уже жестом вскрыл фрамугу, подсадил в зал столовой Кольку, влез сам. Тамары не было видно. Ни слова не говоря, обшарили буфет, свалили пироги в первый попавшийся мешок.

– Ящики где?

– В подвале.

– Где ключ, знаешь?

– А то.

– Айда.

Ключ был там, где Тамара всегда его оставляла – на гвоздике. Колька всунул его, попытался повернуть, но он не поддавался, то ли перекосило, то ли руки тряслись. Ворона отстранил его, впихнув в руки свою чудо-зажигалку:

– Свети.

Но стоило ей в Колькины руки попасть, как она, сволочная, вдруг вспыхнула и погасла. Сколько он ни чиркал, она никак не слушалась.

– Спички в кармане, быстро! – зло прошипел Ворона.

Колька запустил руки в его карманы, порылся среди чего-то металлического-звенящего, выловил коробок, зажег огонек. Ворона, вцепившись стальными пальцами, со скрежетом провернул ключ. Дверь поддалась.

Сбежали по ступенькам. Ящики с маслом и сгущенкой отыскались быстро, поскольку они единственные были деревянные. Схватили каждый по одному, понеслись вверх. Так и казалось, что слышатся уже шаги и голоса – и все-таки в столовке никого не было.

– Сигай в окно, принимай, – приказал Ворона, Колька подчинился.

Споро, почти бесшумно эвакуировались в окно, снова подхватили ящики и помчались к заднему двору. И только когда затолкали свой груз глубоко за поленья, перевели дух.

– Закуривай, – предложил Ворона, протягивая пачку, которая так и плясала в его руках.

– У самого клешни ходуном ходят, – признался Колька, – как будто сам тибрил. Красавец, быстро сообразил.

– Ладно. Что я, западло? Хорошая баба, не воровка, нешто допущу.

Колька спросил напрямик:

– Матюха, что у тебя в карманах звенит?

– Патроны, – так же прямо ответил Ворона.

– Что за патроны?

– Для «вальтера» патроны. А что?

– Откуда?

Матвей удивился:

– Ты что, Николка? Сам выточил, на «хаузере» – плевое дело.

Нет, он в самом деле не собирался темнить и отнекиваться, как человек, осознающий свою правоту.

– Матюха, бросай эту идею, с продбазой. Весь район и область на взводе, начеку.

Ворона то ли улыбнулся, то ли оскалился:

– Никол, чем напугать хочешь? Вертухаи на стреме? Да я, друг мой, за решеткой с двенадцати годков, без суда, без следствия. Все видел, все пережил – и еще жив. Я голодал всухую, чтобы меня осудили – и добился своего! Трижды бежал. Не, с моей платформы меня не спихнешь.

– Какой платформы?

– А такой. Каждый на своем месте – борись за справедливость. То, что награблено, надо отобрать и вернуть народу.

– По-твоему, воровать, чтобы раздать бедным – это правильно?

– Да, если нет другого выхода. Я никого не заставляю себе верить, сам много несправедливости видел, не могу терпеть. Не могу и не стану.

– Пропадешь. Сядешь.

– Не, больше не сяду. Чем мучиться три года, лучше раз один рискнуть – или смерть, или свобода, что-нибудь, одно из двух. Слыхал такое? – И спросил, как бы мимоходом: – Или ты сдать меня хочешь?

– Ни за что, – твердо отозвался Николай, – и раньше не сдал бы, а теперь тем более. Жизнь твоя, сам решай.

– И на том спасибо, – хмыкнул кореш.

Инвентаризация, как и следовало ожидать, прошла без претензий и казусов. После отбытия высокой комиссии ящики таинственным образом снова материализовались в кладовке, а пироги – на прилавке.

* * *

Сергей снова корпел над очередным, по всему видать, последним рапортом по делу Ревякина. И сообщать-то было нечего – не был, не состоял, не имел, не замечен, не выявлено, – и перо шло со скрипом, брызгая и сопротивляясь. Вот сейчас он закончит беспомощную свою мазню, поставит точку – и все, руки формально чисты, сделал все, что мог, дальше сами… а все ли сделал-то?

– Ты долго пыхтеть будешь над одной бумажкой? – недовольно поинтересовался Сорокин. – Давай, товарищи ждут.

– Сейчас закончу, – вяло пообещал Акимов. – Трудно, когда отчитываться не в чем.

– И не говори. Да ты не вешай нос, Сергей Палыч, нашли они уже убийцу-то.

Если бы руководство врезало сейчас гопака, лейтенант удивился бы меньше:

– То есть как? И кто он?

– Охранник с товарного состава. Почудилось дураку, что кто-то на вагон лезет – ну и пальнул.

– Это вы шутите? – после паузы уточнил Сергей.

– Я? Нет, – без тени раскаяния отбрил Сорокин.

– Охранник товарняка с «вальтером»? – тихо произнес Акимов. – Схватил за ухо, оцарапал, в упор выстрелил, прямо в сердце… одежду и документы похитил. И все с товарняка, так?

– Так.

– Николай Николаевич, как же…

По всему видать, дрогнуло сердце руководства, но виду Сорокин не подал:

– Так, товарищ оперуполномоченный. Занимайтесь своим делом. Заканчивайте рапорт и приступайте вплотную к бытовым хищениям на вверенном вам участке.

– Я своим и занимаюсь, – проговорил Акимов, сглатывая ругань. – Убит человек, фронтовик, а настоящий убийца, стало быть, может спать спокойно, нашли крайнего – и успокоились.

– Опять он за свое, – непонятно кому пожаловался Сорокин. – Сережа, учишь тебя, учишь… Ну, не плачь ты уж так-то. Неужто не ясно?

– Нет, неясно.

– Версия удобная, – напрямую заявил капитан, – удобная версия, понимаешь? Сам нашелся, сам покаялся. Надо хвататься обеими руками, чтобы, во-первых, показатели не портить…

– Ах, ну да, я и забыл, – вскинулся было Сергей, но быстро получил по шапке:

– Не зубоскаль. Во-вторых, чтобы истинный убийца знал: все успокоилось, нашли, как сам ты говоришь, крайнего – и на этом все утихло. Так он скорее проявит себя, не будет прятаться. Так, нет?

– А как проявит-то, товарищ капитан? Снова убьет кого…

– …и вот поэтому мы возвращаемся к тому, что каждый должен заниматься своим делом. Твое дело, в частности, – профилактика. А ты вот сидишь, мечтаешь и строишь домыслы…

Акимов посчитал про себя, поводил языком по нёбу, понимая, что никак нельзя сейчас вспылить, надо донести, пояснить и говорить надо спокойно, уважительно, обоснованно.

– Это не домыслы, Николай Николаевич. Сами посудите: все основания