Галя опустила голову и, наступив в лужу, принялась гонять ботами воду. Господи, знал бы Лешка! Какой там снежный ком, скоро лавина пойдет, огромная, неуправляемая, смертоносная…

— Ты, Галчонок, только не подумай, что это я тебя нарочно пугаю, — сказал Жгут. — Из мужской солидарности с Никитой. Дескать, застращаю жену, она — подругу, а Голощекин мне потом спасибо скажет.

— Я так не думаю. Я же сама тебя спросила. — Галя подняла голову. — Но я все равно боюсь — и за Марину, и за Ивана. Леш, а правда, что Голощекин волка загрыз?

— Сам не видел, врать не буду. Но ребята говорят, что правда.

— У него и оскал волчий, — пробормотала Галя. — И смотрит он всегда исподлобья, а глаза такие…

— Да брось ты себя накручивать! Нормальный оскал, просто зубы крупные. И глаза у него… — Жгут засмеялся. — Хочешь, анекдот расскажу? Выступает перед пионерами старый большевик. Я, говорит, ребятки, Ленина видел…

— Тише ты! — шикнула Галя.

— Да тут нет никого, — успокоил ее Алексей, выбросил окурок и продолжал: — Стою, говорит, как-то, Смольный охраняю. И тут из дверей выходит Ленин и булочку ест. А времена были голодные… Я и попросил: «Владимир Ильич, дайте кусочек!» А он мне говорит: «Фиг вам, даагой товаищ!» А глаза добрые-добрые…

Галя прыснула, но тут же ощутимо стукнула мужа по плечу. Жгут поймал ее руку, стиснул и прижал к своей груди.

— Да ну их всех, Галчонок! — сказал он и воскликнул патетически: — Слышишь ли ты, как бьется мое сердце? Оно рвется к тебе, и стук его подобен грохоту молота страсти…

— Оно рвется спать, и стук его подобен тиканью будильника, — возразила Галя. — Пойдем, Лешик.

Жгут обхватил жену, поднял, но тут же поставил обратно на мокрый асфальт.

— Что, тяжело с непривычки? — ехидно спросила Галя.

— Да нет. Я просто подумал: может, мне анекдот про глаза добрые-добрые пионерам рассказать? Номер такой: воспоминания очевидца. Посыплю волосы мукой, бороду приклею из ваты — у меня в клубе с Нового года валяется…

Галя погладила мужа по голове, провела ладонью по щеке и спросила, ласково и немного грустно:

— Леш, тебе сколько лет?

— А что? — насторожился Жгут.

— Ничего. Просто ты как мальчишка. Тебе самому в пионеры надо. — Она шутливо отсалютовала: — Будь готов!

— Всегда готов! — рявкнул Жгут.

Он подхватил Галю на руки и побежал к подъезду.

Ольга Петровна Чижова, кутаясь в теплую вязаную кофту, наброшенную на плечи, устало водила кончиком шариковой ручки по кривым чернильным строкам. Окно в комнате было приоткрыто, и, конечно, надо бы встать и закрыть, но комната маленькая и душная. А Ольга знала, что стоит ей угреться, как она немедленно уснет — прямо тут, за столом. Ольга посмотрела на старые хозяйские ходики с давно ушедшей на заслуженный отдых кукушкой, вздохнула, по-детски протерла глаза кулаками и взяла следующую тетрадь.

Она задала своему 5 «Б» сочинение на тему «Что такое подвиг?» и теперь, читая шестнадцатую — нет, семнадцатую уже — работу, начинала жалеть, что выбрала именно эту тему, а не последовала совету методического пособия, рекомендующего более конкретные предметы для обсуждения.

Ольге казалось, что она читает одно и то же сочинение, переписанное разными почерками и с разным количеством орфографических и грамматических ошибок. Все упоминали войну, пионеров-героев, Александра Матросова, Зою Космодемьянскую. Все считали, что подвиг — это героический поступок, который совершают мужественные люди в невероятно сложных условиях. Так определял, понятие «подвиг» толковый словарь. Это было, конечно, правильно и… неправильно.

Почему-то никто не вспомнил, как в позапрошлом году Алена Скворцова, маленькая и юркая, словно кошка, умудрилась вскарабкаться на самый верх старой городской водокачки, а потом не смогла оттуда слезть. И Витя Измайлов, девятиклассник, снял ее оттуда, с трудом отодрав ее сведенные страхом пальцы от ржавой перекладины железной лестницы. Когда он наконец спустился, вбитые в изъеденную временем кладку крюки, державшие лестницу, выскочили из стены, и кусок металлической махины длиной метров пять рухнул на землю.

Никто об этом не вспомнил, включая саму Алену.

Никто не написал о том, о чем совсем недавно говорил весь город. Когда из заключения бежали матерые преступники, их задержали девушка-докторша и молодой офицер, отвозившие в больницу раненного бандитами старика.

И почему-то никто не написал о том, что рядом, в нескольких десятках километров отсюда, проходит государственная граница, которую охраняют смелые и мужественные люди. Люди, каждый день, каждый час рискующие своей жизнью ради того, чтобы спокойно жили другие.

Ольга просила ребят написать не то, о чем они читали в книжках или слышали на торжественных линейках. Она хотела, чтобы они высказали собственные мысли. Их сочинения не были неискренними, но за каждой фразой Ольга слышала звук пионерского горна, а ей хотелось слышать стук их сердец.

Ольга работала в этой школе три года, приехав сюда по распределению. Родители очень переживали, что она уезжает так далеко. Но Ольга считала, что сеять разумное, доброе, вечное необязательно в комфортных условиях большого города.

Однако Александра Ивановна, или, как называли ее за глаза преподаватели, баба Шура, директорствующая в школе еще с тех времен, когда здесь был поселок городского типа, сразу объяснила Ольге, что сеять разумное, доброе, вечное надлежит в строгом соответствии с инструкциями и положениями облоно. И бдительно следила, чтобы молодой специалист не увлекался всякими там экспериментами.

Первая же Ольгина попытка разобраться с тем, что творится в вихрастых детских головенках, была пресечена в самом зародыше. Планы занятий, которые сдала Ольга, подверглись существенной корректировке, а список книг для внеклассного чтения был изменен до неузнаваемости. Таким образом, Ольга лишилась, например, возможности поговорить с ребятами о том, что мы ответственны за тех, кого приручили, — «Маленький принц» стоял в этом списке первым.

И классное руководство ей доверили не сразу. Сперва баба Шура приглядывалась — насколько новенькая способна найти контакт с детьми, завоевать у них авторитет и, следовательно, держать их в определенном подчинении. Приглядевшись, поняла, что доверить, пожалуй, можно. Малышня с продленки Ольгу обожала, и баба Шура лично наблюдала, как две пичуги чуть не поссорились на прогулке, выясняя, кому из них держать молодую учительницу за правую руку, а кому — за левую. «Это моя рука, — сердилась одна. — Твоя — вон та, с часами!» Ольга поступила разумно: сняла часы… И ребята постарше к ней тянулись: после ее уроков толпа из класса не валила, едва только школьный сторож касался кнопки звонка.

Ольга знала, что баба Шура пристально следит за ней. Это, конечно, создавало определенные сложности — Ольга все время должна была помнить о неких незримых рамках, выходить за которые не полагалось. Более того, приходилось при составлении планов самой же эти рамки и указывать.